— Потому что сейчас ты впервые сказал это без раздражения в голосе.

Он недоверчиво взглянул на меня:

— Неужели?

— Представь себе, — поддразнила я. — И спасибо. Ты тоже классно выглядишь.

Он положил руку на подлокотник кресла и прикрыл себе рот рукой. Хотя я не видела его губ, но смеющиеся глаза говорили о том, что я, видимо, сказала что-то забавное. Я не поняла что, но не стала допытываться, потому что он действительно выглядел шикарно в своем смокинге и черном галстуке.

Было что-то невероятно эротичное в том, что сейчас он выглядел как настоящий джентльмен, пряча за смокингом дикаря с татуировками, которого знала только я. Я исследовала своим языком каждый сантиметр этих татуировок, которые мне так нравились, что я чуть не спросила, что это за воины и почему он решил набить именно эти надписи на своей коже навсегда. К счастью, я вовремя прикусила язык, не перейдя невидимую черту.

Калеб продолжал пристально рассматривать меня, и я даже почувствовала себя неловко:

— Почему ты на меня так смотришь?

Он убрал руку от лица и поднял голову:

— Потому что не стоит смотреть куда-то еще, если в комнате есть ты.

Я лишилась дара речи. Это был самый романтичный комплимент в моей жизни, и пришел он из самого неожиданного источника.

Какое-то время я пыталась успокоиться, собраться с мыслями и придумать остроумный ответ, но передумала. Лучше сменим тему. И я, отступив от своих правил, задала ему личный вопрос:

— Почему ты хмурился, когда смотрел в телефон, когда я вошла?

Если Калеб и удивился этому вопросу, то ничем этого не выдал. Он взглянул на телефон, лежащий на краю журнального столика:

— По прогнозам полеты в Европу возобновятся в конце недели. Но мне, видимо, придется задержаться тут еще как минимум на неделю, — он посмотрел на меня, и тепло (если не сказать счастье) разлилось по моей груди. — Те люди, с которыми я тогда обедал в ресторане…

— Что?

— Один из них — финансовый директор подразделения нашей фирмы в Северной Америке. И он полный кошмар. Не делает ничего. Спускает все задания — все в буквальном смысле — на подчиненных, которые стонут под грузом своей, а теперь и его работы. Подчиненных, которые не имеют нужной квалификации и которым не платят шестизначную зарплату, как ему. Каждый раз, когда я его о чем-то спрашиваю, он меняет тему, потому что не знает ответа. Он ленивый, высокомерный, тупой и… — он резко замолчал, почувствовав, что выходит из себя.

Я почувствовала к нему симпатию. Он был так огорчен.

— Что ты собираешься с этим делать?

— Я ему не начальник. Более того, этот мелкий кусок дерьма считает, что он выше меня, потому что североамериканское отделение приносит больше денег, чем британское.

— Думаю, это справедливо для большинства компаний — наша страна больше.

— Да, но цифры говорят об обратном! Компания здесь должна работать лучше. Подозреваю, он плохо управляет финансовыми рисками, но точно не могу это утверждать, пока не увижу всю документацию. А он меня к ней и близко не подпускает.

— То есть придется устроить скандал, чтобы привлечь внимание больших шишек?

— Да, — он вздохнул. — Только мое ли это дело — привлекать их внимание?

— Твое, — ответила я не задумываясь. — Очевидно же, что ты переживаешь за свою работу и за эту компанию. Ты не кажешься мне человеком, который спокойно будет смотреть на несправедливость и даже не попытается вмешаться.

Забавно, но факт — я и правда так думала. С тех пор как он защитил меня от домогательств тех придурков в ресторане гостиницы аэропорта.

Калеб задумчиво смотрел на меня:

— Десять дней — не такой большой срок.

— Но ты все равно это сделаешь, — улыбнулась я.

Он хмыкнул и ничего не ответил, но внутри я догадывалась, что он этого так не оставит.

Мы обменялись понимающими признательными взглядами, и я почувствовала, как в моей груди начинает что-то расцветать. Этого я и боялась. Мне начинал нравиться мой чертов шотландец?

— Вот вы где, дорогие! — услышали мы знакомый голос и повернули головы в сторону приближающихся к нам Патрис и Данби.

На ней было черное, в пол, облегающее платье, расшитое черным стеклярусом. Она держала Данби под руку. Майкл Данби-старший был одного роста с женой, подтянутый, спортивного телосложения. Его симпатичное моложавое лицо, казалось, не менялось со временем, темные глаза всегда лучились добротой и юмором.

Мы с Калебом встали при их приближении и немедленно окунулись в теплую волну дорогого парфюма Патрис, когда она целовала нас по очереди. Когда Патрис отступила, пришла очередь Данби. Целуя меня, он промурлыкал:

— Ты, как всегда, прекрасно выглядишь, Эва!

— И ты, как всегда, красавчик, Данби!

Он улыбнулся на мой комплимент и протянул руку Калебу:

— Рад снова тебя видеть. Мы дома скучаем по тебе.

Калеб пожал протянутую руку.

— Честно говоря, я так поздно прихожу с работы, что уж лучше поживу в гостинице. Надеюсь, вы не против?

— Нет, конечно, — успокоил его Данби. — Но твоя комната всегда тебя ждет.

— Спасибо, я это очень ценю.

Он снова сказал «спасибо»?

— Тебе правда надо жить у нас, — попыталась уговорить его Патрис. — Наша кухарка Андреа готовит фантастические завтраки. В «Фор Сизонс» таких не подадут.

Калеб изобразил заинтересованность:

— Буду иметь это в виду!

— Договорились, — Патрис отступила на шаг и посмотрела на нас с Калебом оценивающим взглядом. — Вы потрясающе смотритесь вместе. Данби, посмотри, разве они не потрясающе смотрятся вместе? — однако прежде чем Данби успел ответить, она укоризненно погрозила пальцем Калебу: — Хотя, дорогой, я бы хотела лучше видеть твою симпатичную физиономию. Данби, запиши его к своему барберу.

— Нет! — брякнула я.

Патрис была ошарашена моим выпадом, в глазах Данби плясал смех, а Калеб смотрел на меня с понимающей усмешкой в углах рта.

С пылающими щеками я промямлила, обращаясь к Патрис:

— Я имела в виду… что… ну… Калеб сам должен решать. Может быть, ему нравится щетина.

Глядя на нас, Патрис начала что-то подозревать, и, наконец, счастливая улыбка озарила ее лицо:

— Но это давно не щетина, Эва. Это борода.

Я была не согласна. Если просматривается линия челюсти, то считается, что это еще щетина. Какая же это борода? Я вдруг поняла, что уже неприлично долго смотрю на Калеба, а он едва сдерживает смех.

— Хм, а ты, дорогая, смотрю, глубоко изучила этот вопрос? — поддразнила меня Патрис.