— Ты не должна так говорить, — спокойней повторила я. — Он очень к тебе привязан и станет для тебя как бы новым отцом. Все отлично уладится, обещаю тебе.

Девочка молчала. Я снова вздохнула:

— Во всяком случае, если тебе там не понравится, мы всегда можем вернуться.

На этот раз девочка взглянула на меня вопросительно.

— Да, обещаю тебе, — продолжала я, — если тебе там не понравится, мы сразу же вернемся. Но нам надо попробовать и посмотреть, вдруг нам там понравится. Уверена, что да.

Девочка пристально смотрела на меня.

— Зачем вы это держите?

— Это? Это зацепилось за мою сандалию, вот и все.

— Зачем вы это держите?

— Я тебе уже сказала. Зацепилось за ногу. Что с тобой такое? — Я усмехнулась. — Что это ты на меня так смотришь? Я тебя не укушу.

Не сводя с меня глаз, девочка медленно выпрямилась.

— Что с тобой такое? — повторила я.

Девочка побежала от меня, стуча ногами по деревянным планкам. В конце мостика она остановилась и окинула меня подозрительным взглядом. Я улыбнулась и подняла фонарь вверх. Девочка побежала дальше.

Над водой прорезался полумесяц, и я еще какое-то время постояла на мостике, глядя на него. На минуту мне в полумраке почудилось, будто я вижу, как Марико бежит по берегу в сторону дома.

Поначалу у меня не было никаких сомнений, что кто-то прошел мимо моей постели и вышел из комнаты, тихо притворив за собой дверь. Только окончательно придя в себя, я поняла, насколько фантастичным было это предположение.

Я лежала в постели, прислушиваясь к шорохам. Ясно, что из соседней комнаты я слышала Ники: она с первого дня приезда жаловалась на плохой сон. Или же это мне только почудилось: я опять по привычке проснулась слишком рано.

За окном слышался щебет птиц, но в комнате было еще темно. Через несколько минут я встала и нашла свой халат. За дверью тоже едва светлело. Ступив на лестничную площадку, я почти инстинктивно бросила взгляд в дальний конец коридора, на дверь Кэйко.

На миг мне совершенно отчетливо почудился тихий шорох, донесшийся из ее комнаты, ясно различимый на фоне птичьего пения. Я постояла, прислушиваясь, потом шагнула к двери. Снова что-то зашумело, и я догадалась, что это из кухни внизу. Я еще немного подождала на площадке, затем спустилась по лестнице.

Выходившая из кухни Ники при виде меня вздрогнула:

— Ох, мама, как ты меня испугала.

В полусумраке прихожей смутно вырисовывалась ее тонкая фигура в светлом халате: обеими руками она держала чашку.

— Извини, Ники. Я подумала — вдруг это не ты, а ночной грабитель.

Дочь шумно перевела дыхание, она все еще не успокоилась.

— Плохо спала. Решила сварить себе кофе.

— Который теперь час?

— Наверно, около пяти.

Ники прошла в гостиную, оставив меня у основания лестницы. Прежде чем к ней присоединиться, я направилась в кухню за чашкой кофе. В гостиной Ники раздернула шторы и уселась верхом на стул с жесткой спинкой, рассеянно глядя в сад. Из окна на ее лицо падал сероватый свет.

— Дождь снова пойдет, как ты думаешь? — спросила я.

Ники, не отводя глаз от окна, пожала плечами. Я села возле камина и стала за ней наблюдать.

— Плохо спится. Постоянно снятся дурные сны.

— Ники, это меня беспокоит. В твоем возрасте проблем со сном быть не должно.

Ники не ответила и продолжала смотреть в сад.

— А что за дурные сны тебе снятся?

— Да так, дурные — и все.

— О чем, Ники?

— Просто дурные сны, — бросила она с неожиданным раздражением. — Какая разница о чем?

Мы помолчали.

— Я думаю, папа должен был бы о ней побольше заботиться, разве нет? — произнесла Ники, не оборачиваясь. — Он ее почти не замечал. Это было несправедливо.

Я выждала, не добавит ли она еще что-то, потом сказала:

— Что ж, это вполне понятно. Ведь он не был ей настоящим отцом.

— Но все равно это было несправедливо.

За окнами, как я заметила, уже почти рассвело. Где-то у самого окна распевала одинокая птичка.

— Твой отец бывал временами идеалистом. Знаешь, тогда он действительно верил, что здесь мы сможем устроить ей счастливую жизнь.

Ники пожала плечами. Я, глядя на нее, продолжила:

— Но, видишь ли, Ники, я всегда это знала. Я знала заранее, что здесь она не будет счастлива. Но все-таки решила ее сюда привезти.

Мои слова, кажется, заставили дочь призадуматься.

— Не говори глупости, — обернулась она ко мне, — откуда ты могла знать? Ты сделала для нее все, что могла. Тебя винить следует меньше всего.

Я не отозвалась. Лицо Ники без косметики выглядело совсем юным.

— Так или иначе, — сказала она, — иногда приходится брать риск на себя. Ты поступила совершенно правильно. Но нельзя смотреть на то, как жизнь тратится попусту.

Я отставила чашку кофе в сторону и устремила взгляд мимо Ники, в сад. Признаков дождя не было видно, и небо казалось яснее, чем в предыдущие утра.

— Было бы ужасно глупо, — продолжала Ники, — если бы ты пустила все на самотек и просто осталась там, где была. Ты, по крайней мере, сделала усилие.

— Пусть будет по-твоему. Давай больше не будем это обсуждать.

— Глупо, когда люди тратят свои жизни попусту.

— Давай больше не будем это обсуждать, — повторила я тверже. — Нет смысла перебирать все это заново.

Дочь снова отвернулась. Мы еще немного поговорили, потом я поднялась с места и подошла поближе к окну.

— Сегодня утро гораздо, лучше, — сказала я. — Может, и солнце покажется. Если да, Ники, то давай прогуляемся. Это принесет нам большую пользу.

— Наверное, — пробормотала она.

Когда я выходила из гостиной, дочь все еще сидела на стуле верхом, подперев рукой подбородок, и рассеянно глядела в сад.

Когда зазвонил телефон, мы с Ники в кухне доканчивали завтрак. В последние дни ей звонили так часто, что пойти и взять трубку первой должна была, естественно, она. Пока Ники отсутствовала, ее кофе остыл.

— Снова твои друзья? — спросила я.

Ники кивнула и пошла включить чайник.

— Знаешь, мама, — сказала она, — мне придется уехать сегодня. Это ничего?

Одну руку она держала на ручке чайника, другую положила себе на бедро.

— Конечно, ничего. Как хорошо, Ники, было побыть с тобой.