В 1905 году «сухой закон» действовал в Канзасе, Мэне, Небраске, Северной Дакоте, в 1909-м он был принят уже в девяти, а в 1916-м — в двадцати шести штатах. Когда же США вступили в мировую войну, правительство Вильсона высказалось за введение национального «сухого закона» в основном с целью сбережения запасов зерна, но также и по моральным соображениям. Вопреки возражениям части демократов и при поддержке подавляющего большинства республиканцев в 1917 году конгресс принял и направил на утверждение штатов 18-ю поправку к Конституции США, содержавшую полное запрещение производства спиртных напитков, их импорта и торговли ими на всей территории страны. В сентябре 1917-го было прекращено производство виски, а в мае 1919-го — даже пива, причем всё это происходило под торжественные фанфарные звоны по поводу «оздоровления нации» еще до вступления поправки в силу в январе 1920 года.

Как очень скоро оказалось, антиалкогольные меры не просто были непопулярны — они повредили национальной экономике и вызвали резкое повышение уровня организованной преступности. Гангстерские группировки (так называемые бутлегеры), занимавшиеся нелегальным производством, импортом, транспортировкой и продажей спиртного, получали огромные прибыли. А здоровье населения отнюдь не улучшалось. Десятки тысяч людей погибали от отравления поддельными крепкими напитками.

Элеонора ревностно относилась к «сухому закону», вначале в основном по личным причинам — ее отец был алкоголиком. Франк же был не прочь выпить, но не допускал излишеств.

Оказалось, что рюмка виски ему не была вредна и после заболевания. Он активно не выступал против «сухого закона», но с чистой совестью инициировал его отмену, как только был избран президентом.

В доме Рузвельтов был теперь еще один влиятельный человек — Луис Хоув, который, оставив работу в военно-морском министерстве после ухода оттуда Рузвельта, пренебрег несколькими соблазнительными карьерными предложениями. Хотя у него была своя семья (жена и двое детей), он переселился к Рузвельтам, встречался со своими родными только по выходным и стал не просто фактическим начальником штаба Франклина, но и членом его семьи.

По инициативе Рузвельта, полагавшего, что его жена должна заменить его на то время, пока он отошел от активной деятельности, и уж во всяком случае не дать забыть о нем как об общественной фигуре, Хоув выступил в роли ее учителя. Элеонора поначалу не обладала ораторскими навыками, держалась на публике скованно, часто терялась, не могла найти подходящих выражений.

Луис обычно садился позади нее, по возможности незаметно (он действительно считал свою внешность настолько отвратительной, что боялся, как бы она не помешала успеху начинающей дамы-политика), делал заметки, затем знакомил с ними Элеонору, которая оказалась способной и благодарной ученицей. Она преодолела свойственные ей недостатки речи, в частности явно раздражавшее аудиторию нервное хихиканье, которое вдруг прорывалось во время выступления, особенно когда приходилось затрагивать скользкие темы, для нее совершенно ясные, но не столь очевидные для слушателей. Она быстро превратилась в хорошего оратора, почти не заметив, как это произошло. Так Элеонора Рузвельт стала своего рода альтер эго больного супруга.

Однако это было именно тесное дружеское и деловое сотрудничество, а не подлинное супружество. У Элеоноры появились собственные друзья, с Франклином едва знакомые. Это были главным образом женщины, активно участвовавшие в политической жизни, выступавшие за предоставление слабому полу равных прав с мужчинами, участвовавшие в борьбе за выборные должности. Некоторые из них постепенно сами стали напоминать мужчин — во всяком случае у них вырабатывались соответствующие повадки.

Элеонора особенно сблизилась со школьной учительницей Марион Дикерман и с Нэнси Кук, выросшей на скотоводческом ранчо, но ненавидевшей скуку и тупость деревенской жизни, — двумя активистками женского отделения комитета Демократической партии в штате Нью-Йорк. Нэнси демонстративно коротко стригла волосы, носила костюмы мужского покроя и туфли на низком каблуке, у нее был низкий глубокий голос. Марион не была столь мужеподобной, но также мало заботилась о собственной внешней привлекательности. Элеонора вела оживленную переписку с обеими общественными деятельницами, и их воззрения и советы нередко становились основой ее собственных убеждений, которые она, в свою очередь, стремилась внушить Франклину

Это не всегда получалось в полной мере, но определенный след в его сознании оставался — постепенно усиливалось его стремление включить в свой идейно-политический арсенал требования наиболее бесправных слоев населения, в частности негров, к которым Рузвельт вначале был почти равнодушен. Точно так же в его переписке и деловых бумагах всё чаще упоминалось о необходимости осуществления на практике полного гражданского равноправия женщин.

Еще одним важным членом рузвельтовского «штаба» стала Маргарет Лихэнд, родившаяся в 1898 году в провинции штата Нью-Йорк. Окончив среднюю школу и секретарские курсы, она переехала в Вашингтон, устроилась на работу в офис Демократической партии, где на нее обратили внимание менеджеры предвыборной кампании Кокса и Рузвельта. Ей предложили техническую работу в штаб-квартире, а после поражения на выборах Маргарет, которую называли Мисси (так обращался к ней кто-то из младших Рузвельтов, не умевший произнести слово «мисс», а вскоре этим прозвищем пользовались все окружающие), стала личным секретарем Франклина, причем смогла произвести на окружающих столь благоприятное впечатление, что и Элеонора, и Сара, не говоря уже о самом Рузвельте, полностью ей доверяли.

Преданная и самоотверженная, Мисси была неизменным и активным членом рузвельтовской команды. Она не расставалась с шефом до 1941 года, когда перенесла инсульт. Часто в отсутствие Элеоноры Мисси исполняла роль хозяйки дома то в Гайд-Парке, то на Манхэттене, то, наконец, в Белом доме. Авторы биографических работ не раз задавались вопросом, были ли между Франклином и Мисси интимные отношения. Большинство из тех, кто писал о жизни Рузвельта, склонялись к тому, что преданность Мисси была совершенно невинной, что она отказалась отличной жизни, так и не выйдя замуж.

Единственным из авторов, решительно утверждавшим, что Мисси была любовницей Франклина и у них были «полностью семейные отношения», являлся сын Рузвельта Эллиот. Скорее всего это соответствовало действительности. Во всяком случае Эллиот как-то случайно увидел Мисси сидящей на коленях у отца, в его нежных объятиях, о чем он через много лет поведал автору одной из книг о Рузвельте. В Белом доме ее спальня находилась рядом со спальней шефа. Объясняли это просто — президенту в любую минуту могла понадобиться секретарша, чтобы продиктовать какой-нибудь важный документ.

По всей видимости, подлинных сердечных привязанностей у Рузвельта больше не было. Он не утратил мужских качеств, оставался сексуально активным, однако его связи с женщинами, обычно из числа обслуги, но подчас и из высших кругов, были непрочными, кратковременными. Они скорее всего служили просто удовлетворению физической потребности и в какой-то мере психологическому осознанию того, что хотя бы в этой важной жизненной области у него всё в порядке, что констатировали и врачи, в частности Р. Лоуэтт.