— Что ты видел? — спросил Аира.

— Моего сына! С Земли! У меня на Земле остался сын, ему семь лет… уже восемь, — Крокодил запнулся. — Он был в кроссовках… В спортивной обуви, и на мху остались отпечатки подошв!

— Круто, — помолчав, сказал Аира.

— Я видел сам. Я не слепой. Если бы ты не был занят Тимор-Алком — я показал бы тебе. Я и сейчас бы нашел место… но мох быстро отрастает.

— Я и сейчас занят Тимор-Алком, — помолчав, признался Аира. — Я очень боялся этого дня. Потому что у парня были настоящие ожоги от нарисованных углей.

— Но он прошел испытание.

— Да, — Аира выбрал место на песке, сел и с удовольствием вытянул ноги. — Он прошел… Собственно, это второе нарушение с моей стороны. Обычно это не пересдается.

— Что за дрянь ты дал нам выпить? — Крокодила передернуло.

— Тебе химическую формулу?

Крокодил молча уселся рядом. Песок был теплым.

— Посмотри туда, — Аира указал на яркую желтоватую искорку в скоплении других огоньков поменьше.

— Что это?

— Вот этот, желтый. Если присмотреться, можно различить три грани… Видишь?

— Что это? — повторил Крокодил.

— Стабилизатор, — сказал Аира. — Один из шестнадцати. Двенадцать работают, четыре всегда на профилактике… Эта штука стабилизирует реальность, удерживая материю в положении «первично».

— Ты смеешься, — упавшим голосом сказал Крокодил.

— Нет. Это ты — дикий мигрант, — Аира улыбнулся. — Так что там было с твоим сыном?

— Он звал меня…

— Ты виноват перед ним? Вернее, думаешь, что виноват?

— Раньше никогда не думал, — признался Крокодил.

— Раньше тебе было не до того, — проницательно заметил Аира. — Эта штука, что вы пили, выворачивает человека наизнанку. Устраивает очную ставку аверса с реверсом и орла с решкой. Для некоторых это просто легкий шок. Для других — гораздо хуже. Если человек болен душевно, или имеет склонность к душевной болезни, или не хозяин себе, — Аира голосом выделил последние слова, — он проваливает Пробу. Обычно такие отсеиваются раньше, но не всегда…

Он сжал губы.

— Ты был прав, — начал снова, другим голосом, — когда советовал мне «срезать его на чем нибудь» и отправить домой. Раз уж я иду на должностное преступление — что мне стоило разочек соврать?

— Разве он сумасшедший? — осторожно спросил Крокодил. — Разве он… не отважный, не цельный, не сильный парень? Почему это испытание для него… такое сложное?

— Он наполовину Тень, — Аира лег навзничь и закинул руки за голову. — У него ничтожный болевой порог и воображение, о котором ни ты, ни я не можем и мечтать. Ты, под действием сыворотки, видел своего сына, который оставил следы обуви. А он… то, что видел он, настолько реально, что я тоже это видел.

Крокодил обхватил себя за плечи. Далеко в море шел корабль, в ночи похожий на подвижную цепь огней.

— И что это было?

— Этого я не скажу, — пробормотал Аира. — Это его личное дело. К тому же это, м-м, неописуемо…

Он потянулся, сделавшись очень длинным, и откинул голову на песок.

— Аира, — сказал Крокодил. — Мой сын здесь был на самом деле?

— Ты же его видел.

— Но это же наваждение! Галлюцинация!

— Ты его видел, слышал его голос, он отразился в твоем сознании. Он отразился в окружающем мире, оставив следы ботинок. Он был здесь?

Крокодил сглотнул. Во рту было сухо-сухо.

— Он что, стоял здесь, боялся? Звал меня? А я не подошел, потому что хотел сдать Пробу?!

— Ты прошел испытание.

— А чтоб вы сдохли вместе с вашим испытанием!

Он схватил Аиру за кожаный ремешок на шее, рванул на себя и ударил в челюсть. Вернее, попытался ударить. Его запястье перехватили, и через несколько секунд Крокодил валялся лицом в песок, полностью обездвиженный, с заломленной за спину рукой.

— Представь, что ему приснился плохой сон, — сказал Аира, причем на его голосе никак не сказалось физическое усилие. — Это неприятно. Но скоро проходит.

Крокодил несколько раз попытался вырваться. Заскрипел зубами, перемалывая песчинки.

— Дело в том, что ты взрослый, — сказал Аира. — Обычно Пробу проходят подростками. Это и страшнее, и намного легче. Им видятся чудовища, кошмары, двойники. Иногда — родители. Что с этим парнем, Дорин-Гаем, я не знаю, но там, судя по всему, какая-то не выявленная вовремя патология… Андрей, ты меня слышишь?

— Отпусти, — выдохнул Крокодил.

Аира разжал захват. Крокодил подумал с грустью, что физически противостоять этому человеку у него не получится, наверное, даже после долгих упорных тренировок.

Он сел, отплевываясь. Аира как ни в чем не бывало лег рядом и снова вытянулся.

— Ты прав, — сказал Крокодил. — Я мигрант, и это навечно.

— Почему ты ушел со своей планеты?

— Да не знаю я! У меня отняли память вместе с двумя годами жизни и закинули за тысячи парсек, за миллионы лет! И когда ко мне приходит сын, которого здесь нет, которого не может быть…

Он вдруг осекся.

— Слушай, Аира, а если я еще раз выпью той дряни — он опять придет?

— Если он для тебя символ вины, ходячая укоризна — тогда, конечно, придет. Исключительно затем, чтобы ты снова почувствовал себя подонком.

Они молчали несколько минут. А может, несколько десятков минут. Спутники плыли по небу, волна тихо набегала и беззвучно скатывалась по песку, и в линии прибоя возились, мерцая, шестиногие рыбы со светящимися глазами.

— Стабилизаторы — зачем? — спросил Крокодил, глядя на желтую искру в небе.

— Материя первична. Хотя так было не всегда.

— А что было?

— Образ. Идея. Слово… То, с чего обычно начинается мир.

— Обычно?!

— А ты как думал? — Аира повернул голову.

— Не знаю, — Крокодил потер виски. — У нас на Земле нет никаких стабилизаторов.

— Вернее, ты ничего о них не знаешь.

— Нет! Я прекрасно знаю, как устроен мир, в котором я родился и вырос! Можно спорить сколько угодно, материя первична или идея, но чайник нагревается от огня, ребенок рождается от двух родителей, любой двигатель нужно сперва сконструировать, а потом испытать! Сон — это химический процесс в мозгу, молекулы есть, а образы — не существуют!

— Андрей. Два года назад ты собирался мигрировать с Земли?

— Нет, конечно. Я понятия не имел, что такое может быть…

Крокодил запнулся.

— Вероятно, ты точно знал, что межзвездные перелеты — дело далекого будущего, а машина времени невозможна в принципе?