Одно из самых посещаемых мест на кладбище Колон — простая могила Амелии Гойри-де-Адот, умершей вместе с дочерью при родах в 1901 году. Младенца похоронили у нее в ногах, но через два года, когда Гойри-де-Адот эксгумировали для перезахоронения (это распространенная практика), останки ребенка оказались у нее в руках. Такое случается на этом кладбище из-за смещений почвенных слоев, поэтому и производят перезахоронение через два года. Но это объяснение никто не принял, и беременные женщины едут к «Ла-Милагросе», чудотворной, как ее теперь называют. Уходя, они пятятся назад по проспекту, чтобы не оборачиваться к могиле спиной. Для светских людей у гаванцев многовато суеверий.

* * *

Марти был одержим смертью. В шестнадцатилетнем возрасте он предсказал, что проживет недолго. В самом знаменитом его сборнике, «Простые стихи», с первой же строфы утверждается, что эти строки написаны прямодушным человеком, желающим выпустить на волю все стихотворения прежде, чем умрет. Смерть в его стихах там и тут. Из-за этого испанское фашистское движение фалангистов в 1930-е годы, имевшее чуть ли не культ смерти, обратило внимание на Марти, хотя он был противником и правых и испанцев. Девиз фалангистов — бессмысленный вопль «Да здравствует смерть!». Их гимн «Лицом к солнцу» (Cara al Sol) перекликается с одним из стихотворений Марти из сборника «Простые стихи»:

Некоторые, в том числе Гильермо Кабрера Инфанте, заходили так далеко, что высказывали версию о том, что Марти совершил самоубийство, показавшись снайперу в траве. Если Куба вела окончательную войну за независимость, как надеялся Марти (или так было принято считать), то какой вклад он сможет вносить дальше? Он прожил сорок два года — больше, чем он когда-либо предполагал, — он ничего не понимал в военном деле и принес бы мало пользы в бою. Но вот если он погибнет в бою, лицом к солнцу, мучеником — это вдохновит других на борьбу.

Тридцатью годами раньше кубинский гимн, остающийся таким до сих пор, призвал к мученичеству. В 1868 году Перучо Фигередо написал «Гимн Баямо» (The Hymn of Bayamo), он же «Ла-Баямеса» (La Bayamesa), еще не успев якобы слезть с коня после разгрома испанцев в Баямо. И там поется: Que morir por la patria es vivir («Умереть за родину — значит жить»).

Слабый солдат Марти стал могучим мучеником. Революция обожает его. Ее злостные противники обожают его. И коммунисты и фашисты цитируют Марти. Испанцы, которых он ругал всю свою жизнь, восхищаются им, как и американцы, которым он не доверял. На такое способен только мученик.

* * *

Марти стал первым героем долгой кубинской традиции мученичества и самоубийств. В 1958 году, когда писателю Рейнальдо Аренасу было четырнадцать, он жил в городке Ольгин. Со своим другом Карлосом он решил убежать в горы и присоединиться к партизанам Кастро. Стать настоящими партизанами, los barbudos[83], они не могли, поскольку были слишком юны, чтобы носить бороду, но зато они могли бы, как сказал Аренас, «немного повоевать и лишиться жизни».

Аренас вспоминает, как вскоре после революции состоялся суд над группой военных летчиков, которых обвинили в попытке бомбить Сантьяго. Сам Фидель Кастро выступал обвинителем, но судья, такой же барбудо с заросшим подбородком, ветеран повстанческого движения, пришел к выводу, что офицеры невиновны, и вынес решение в их пользу. Затем, поскольку он пошел против своих, он застрелился.

В первые годы революции происходило много самоубийств. Ольга Андреу, в чьем доме происходили тайные чтения писателей-диссидентов, подавших заявку на выезд из Кубы, однажды прыгнула с балкона без всяких объяснений. Революционер по имени Эдди Суньоль, руководивший многочисленными казнями «предателей» в своем районе на протяжении пятнадцати лет после революции, пустил себе пулю в лоб. Аренас писал: «Смерть Суньоля стала еще одним самоубийством в нашей политической истории, бесконечной истории самоубийств».

Аренас знал одного профессора экономики по имени Хуан Перес де ла Рива, аристократа, единственного в своей семье, кто остался поддержать революцию. Романтик, вечный неудачник в любви, он получил разрешение периодически навещать своих родственников в Париже, и всякий раз, оказываясь там, он прыгал с моста в воду. Но ему так и не удалось убить себя. Наконец он полюбил женщину, она в ответ полюбила его, и они были счастливы. Теперь он захотел жить, но заболел раком гортани и умер. Прекрасный пример типичной гаванской истории.

В Гаване суицид — почетный выход из ситуации. Он совершенно не испортил репутацию Хемингуэя в городе. Аренас писал о высоком уровне самоубийств в Эль-Морро. Это был способ бегства. Рабы тоже так часто делали. Если спросить у гаванца: «Как ты?» — часто отвечают: «Пока жив». Подобные ответы популярны на Карибах почти везде, где существовало рабство. Для невольников смерть часто была подарком. К тому же она означала сопротивление и бегство, поскольку многие верили, что после смерти душа раба возвращается в Африку. Таино тоже боролись против испанцев с помощью массовых самоубийств.

Аренас, рассказавший множество суицидальных историй, сам покончил жизнь самоубийством в 1990 году. Увидев, как коты прыгают с гаванских балконов, он решил, что они пытаются покончить с собой, что, вероятно, больше говорит об Аренасе, чем о котах. Он уехал из страны, заболел СПИДом и решил избежать неприятной смерти с помощью самоубийства. Но сначала он написал автобиографию, многозначительно озаглавленную «Пока не наступит ночь» (Before Night Falls), которая напоминает «Простые стихи» Марти тем, что герой сразу же сообщает читателю о своей скорой смерти и о желании закончить книгу прежде, чем он покинет этот мир.

Еще один заблудший писатель — Гильермо Росалес. Коренной гаванец, он родился в 1946 году и так отчаянно хотел уехать с Кубы в 1970-е годы, что, согласно Аренасу, придумал замаскироваться под Николаса Гильена, который, будучи сторонником революции, имел право путешествовать. В конце концов Росалес сумел добраться до Майами без переодеваний. Там он вел несчастливую и маргинальную жизнь в домах для реабилитации в 1980-е годы, но продолжал писать, уничтожая рукописи, если к ним не возникало мгновенного интереса. В 1993 году он избавился от всех своих записей и разрядил револьвер себе в висок. После него осталось две новеллы и пять рассказов — прекрасные произведения, очень любопытные, вполне позволяющие оценить масштаб того, что мы потеряли. Так может суицид быть актом агрессии, родом нападения? Разве не правы были рабы в этом отношении?

Покончили с собой несколько мэров Гаваны. Уилфреда Фернандеса, верного сторонника президента Херардо Мачадо, арестовали в 1933 году, когда сбросили Мачадо; во время заключения в Ла-Кабанье он застрелился. Мэр Мануэль Фернандес Супервьель пустил себе пулю в голову в 1947 году, когда не сумел выполнить предвыборное обещание — улучшить водоснабжение города.