– Сьюзен!

Это был крик отчаяния. Но Сью и Дэбби медленно удалялись из церкви, а за ними послушно плелись гости. На Джоуи никто не обращал внимания. Никто не сказал ему ни слова в утешение. Кейт Далстон дождалась, когда все выйдут из церкви, а затем, обратив к Джоуи полный ненависти взор, прошептала:

– Слушай, ты! Грязный, мерзкий урод! Был бы жив мой муж, он бы выволок тебя отсюда и вытряс бы всю душу за то, что ты сотворил! Это же надо! Напоил моего Барри, устроил скандал в храме. Оскорбил моего сына и собственную дочку перед глазами Всевышнего!

Джоуи поискал глазами Джун. Жена стояла у выхода. Даже на расстоянии Джоуи прочел в ее взгляде такую ненависть, такое осуждение, что понял: отныне, как бы он себя ни вел, как бы ни пытался оправдаться, прощения ему не будет. Он вытирал рукой глаза, но слезы текли и текли. Повернувшись к нему спиной, Джун медленно вышла из церкви. Джоуи Макнамара еще никогда в жизни не чувствовал себя таким одиноким и несчастным.

Сьюзен устала, и все ее раздражало. Понятно: день был долгим. Будучи женой всего лишь месяц и став ею уже на восьмом месяце беременности, она только сейчас начинала понимать, какая огромная работа ей предстоит в качестве хозяйки семейного очага. Сколько сил надо потратить, чтобы дом сверкал чистотой, чтобы у мужа всегда была на столе вкусная еда, чтобы, несмотря на огромный тяжелый живот, который так и тянул книзу, без конца хлопотать по хозяйству. С утра до ночи, не зная усталости.

Однако в целом она была довольна своей замужней жизнью. Их свадьба уже отошла в область местных преданий. Еще много дней после этого знаменательного события население Ист-Энда перемывало косточки его главным участникам, смеялось и отпускало ехидные шуточки. Сьюзен отнеслась к разговорам спокойно. Она сумела внушить к себе уважение со стороны друзей и соседей. Дом ее отличался безукоризненной чистотой, она постоянно что-то стирала, чистила и мыла. Стеклянная входная дверь и окна дома сверкали так, что в них можно было смотреться, как в зеркала. Так и поступали проходившие мимо женщины.

Совсем по-другому обстояли дела у соседки Сьюзен, Дорин Кэшмен. Та жила как свинюшка, в неубранном доме. Ее дети с утра до ночи торчали на улице, а сама она целыми днями болтала и курила сигаретки. Сьюзен же признали даже пожилые, солидные женщины, жившие в округе. Она пришлась им по душе.

Но самой Сьюзен гораздо больше нравилась ее новая соседка. Дорин была неопрятной крашеной блондинкой, с сигареткой, словно прилипшей к нижней губе, и с потемневшими от курева кривыми зубами. Но она была жизнерадостной и забавной, и Сьюзен считала ее хорошим человеком.

Что касается Барри, то новой подружки своей жены он не выносил и всякий раз ясно давал Дорин это понять. Но ту его мнение не волновало. Она и внимания на Барри не обращала. Вряд ли это могло расположить его. Он называл таких женщин потаскушками, каковой она в действительности и была. Случалось, что по ночам она подлавливала мужчин, стремясь заработать немножко денег. А после трепалась об этом направо и налево, и женщины постарше, если были в хорошем настроении, хохотали над ее рассказами о ее шашнях. Сьюзен считала Дорин яркой личностью, в которой жизнь так и била ключом. Женщины дружили всего месяц, а Сьюзен уже привыкла во всем полагаться на суждение Дорин. Порой она даже завидовала уму, неординарной точке зрения на проблемы и эксцентричному образу жизни своей новой подруги.

После кошмара, который Сьюзен пришлось пережить в день свадьбы, ей удалось превратить жилище в маленький уютный рай. Кейт Далстон была в восторге от Сьюзен. Ее невестка проявила такое рвение к домашнему хозяйству! Она так прекрасно готовила, что могла своим кулинарным искусством поспорить с самой Кейт. Поэтому свекровь навещала молодых почти каждый день, и их отношения с невесткой становились все ближе и теплее. А Сьюзен нравилось, что у нее появилась старшая родственница, которая могла бы заменить ей мать, – матери Сьюзен сызмальства не хватало. Поэтому, даже когда Барри не приходил домой, Сьюзен не ругала его, а когда он наконец появлялся, она тут же кормила его вкусной едой и только спрашивала, как идут у него дела. Словом, вела себя так, словно ничего не случилось.

Барри, понимая, какой бриллиант ему достался в жены, вел себя прилично и нежно обращался со Сьюзен. Все шло хорошо, пока не появлялась Дорин. Хотя Дорин была достаточно сметлива и, едва услышав, что Барри открывает дверь своим ключом, немедленно исчезала.

В то утро выглянуло солнце. Становилось все жарче. Местные власти распорядились открыть вдоль дороги пожарные краны, потому что в домах напор был слабый – не хватало воды. В Ист-Энде такая история повторялась из года в год. Сьюзен была несказанно благодарна двум старшим сыновьям Дорин, натаскавшим ей воды. Не пришлось трудиться самой в ее положении. Усадив мальчиков и их мать за стол, она собиралась напоить их чаем, но внезапно на пороге появилась ее двоюродная сестра Фрэнсис. Гостья была незваная, ее не ждали. По лицу Фрэнсис Дорин сразу догадалась, что что-то стряслось.

– Где Барри? – не здороваясь, спросила Фрэнсис. Сьюзен пожала плечами. Пот стекал у нее по шее, струйками бежал по спине, щекоча кожу. Ощущение было неприятное.

– Откуда я знаю, Фран? Он может быть где угодно.

Фрэнсис хорошо выглядела и была нарядно одета. Сьюзен налила ей чашечку чая, с удовольствием рассматривая платье и туфельки кузины.

– Ты просто персик! Правда же, Дорин? У тебя великолепная фигура. Ты должна воспользоваться этим с умом и на все сто!

Комплимент Сьюзен почему-то смутил Фрэнсис, и, не говоря ни слова, она выскочила в садик. «С ней что-то происходит? – подумала Дорин. – Тут не обошлось без Барри Далстона».

– Зачем он тебе нужен, Фран? Обычно он возвращается домой около шести. Может, зайдешь в это время?

Фрэнсис стало как будто лучше в садике.

– Он все еще ходит выпивать в «Лондонер»?

Сьюзен недоуменно пожала плечами:

– Не знаю. Они с моим отцом шатаются повсюду. Передать ему что-нибудь?

Дорин уловила тревогу в голосе Сьюзен. Высунувшись в окно, она крикнула:

– Зачем ты хочешь его видеть?

Ее тон, настойчивый и резкий, заставил Фрэнсис вернуться на кухню. Сьюзен уселась в кресло и, оттянув ворот платья, стала обмахиваться, чтобы легче было дышать. Живот у нее был такой огромный, что ей было трудно сидеть. Взглянув на кузину, Фрэнсис почувствовала угрызения совести оттого, что пришла сюда. Ей стало стыдно за то, что она собиралась сказать Сьюзен.

– Ты давно была в больнице? Что тебе там сказали?

Сьюзен засмеялась:

– Ничего особенного. Надо просто ждать. Последние несколько недель – самые тяжелые, так все говорят. Надо же, как мне не повезло: в самую жару.

Она с удовольствием похлопала себя по животу и, улыбаясь, вздохнула, как счастливый ребенок.

Фрэнсис грустно улыбнулась: