потребовалось полчаса утрясания бюрократических формальностей – дело в том, что уровни допуска ЦРУ не соответствуют уровням допуска Пентагона и автоматически не означают допуска к засекреченным архивам. Подобные бюрократические преграды появились не просто так: военные не любили, когда кто-то совал нос в их дела. Наконец, после пары звонков в Вашингтон и разбирательства с местным начальством – а как разбираться со всякими ублюдками Авратакис знал, видел как отец разбирается с теми, кто не платил за спиртное – и его допустили в святая святых сего богоугодного учреждения – информационный центр.

Информационный центр здесь был на загляденье – несколько новейших мониторов с клавиатурой, с помощью которых можно было обратиться к установленной в подвале кудесниками из «большого синего[62]» компьютерного терминала, хранящего ссылки на несколько сотен миллионов документов с кратким их описанием. Эта электронная картотека, которая была установлена совсем недавно – сократила время поиска нужных документов с нескольких часов, а то и дней – до нескольких минут.

– Что ищем, мистер? – сидевший за терминалом парнишка носил очки и совершенно немыслимую для правительственного служащего еще десять лет назад серьгу в ухе.

– Есть картотека по именам?

– Нет. Но в кратком описании могут быть и имена, если дело посвящено какому-то конкретному человеку – то оно там обязательно будет. Итак?

– Ким. Роберт Ким. Вьетнам…

Парнишка простучал соло по клавиатуре и машина неспешно принялась за дело.

– Здорово…

– Что – здорово? – спросил Авратакис

– Здорово, что теперь можно не рыться часами в картотеке, а искать прямо так. Несколько минут – и малышка дает тебе точный номер хранения.

– Здорово… – пробурчал Авратакис

– Я уверен, сэр, скоро будет машина, которая сможет хранить даже не ссылки, а текстовые копии документов и можно будет читать все, что нужно, не тратя время на поиски бумажной версии. А потом – будет возможно и обмениваться файлами по сети.

– Это как? – не понял Авратакис

– Все просто, мистер – юнец принялся с жаром объяснять – у нас в университете уже есть такое. Называется Фидонет, по этой системе я могу связаться с любым компьютером в университете и переслать кому угодно информацию. Или получить информацию. Просто и быстро, письмо доходит в считанные секунды. А мы – уже работаем над тем, чтобы можно было с одного компьютера попадать в машинную память другого компьютера, чтобы пользоваться информацией.

– Кто это – мы?

Юнец не заметил подозрительного тона Авратакиса, он был слишком занят рассказом о том, чем был увлечен.

– Гарвард, сэр. Я учусь в Гарварде, а здесь нарабатываю материалы на защиту. Хранение и каталогизация больших объемов информации с помощью современных информационных систем. Несколько наших ребят работают в спарке с Массачусетским технологическим, создают прототипы сетей нового поколения, позволяющего обмениваться большими объемами информации. Представьте себе, что будет, если мы сможем общаться так с кем угодно. С Европой, с Азией… написал письмо, и через несколько минут оно у адресата.

Авратакис представил, сразу. Что будет, если в сеть проникнут коммунисты? У них и так не осталось разведвозможностей в СССР, информация получается крохами, приходится унижаться перед чертовыми кузенами, у них кое-что осталось. А тут… советский агент напишет письмо и через несколько минут оно будет уже в КГБ, никаких связников, никаких тайниковых операций… а ведь три четверти внедренных разведчиков сыплются либо на контактах со связными, либо на перевербовке связников агентами ФБР. Если из цепочки выпадают связники – то коммунистические шпионы разгуляются вовсю. А что будет, если точно так же будут общаться вот такие вот обормоты и русские. Кто знает, кто на том конце провода – такой же двадцатилетний оболтус или сотрудник КГБ, специалист по психологической войне. Господи, да вся эта проклятая сеть разом превратится в рассадник коммунизма!

Надо что-то делать. По возвращении – немедленно зайти в техотдел, пусть думают, что делать. Возможно – всю эту дрянь с обменом информацией через океан – надо прикрыть по соображениям национальной безопасности, пока не поздно. Пусть сидят и треплются в пределах университета и не более.

– Готово, сэр. Записывайте номера хранения.

Через несколько минут – Гас Авратакис сидел в хорошо освещенной комнате под бдительным надзором смотрителя перед двумя тонкими папками, в которых упоминался Роберт Ким. Первая папка – совершенно не имела никакого касательства к делу, вторая – судя по всему, имела. Речь во второй папке шла об убийстве.

Авратакис посмотрел на резолюцию, которой украшалась каждая отправляемая в архив папка, дела по которой были завершены.

По соображениям национальной безопасности всякие следственные действия в отношении Роберта Кима прекратить. Никаких пометок в документах не делать. Никаких дальнейших действий по делу не предпринимать.

Подписано было Мэлвином Лэрдом, министром обороны США.

Гас Авратакис открыл папку. И погрузился в кошмар…

Время настоящее. Корейская народно-демократическая республика. Провинция Северный Хамкьен, ядерный полигон. 21 июня 1988 года

Пришедший с моря ветер лизал серо-бурые, каменные зубья скал, торчащие из этой суровой и неприветливой земли, шевелил макушки низкорослых, часто растущих сосен. В небесной выси, обгоняя несущиеся по небу облака, парили белые, прилетевшие с моря чайки. Чаячье яйцо и птенцов – местные тоже использовали в пищу, когда было совсем голодно. Но здесь, рядом с двойным забором из колючей проволоки с датчиками слежения – чайки нашли себе блаженный уголок, где их никто не смел трогать. Вот и гнездились – вдали от моря, на массивных каменных уступах…

На одном из уступов, выбрав для себя подходящее место – не шевелясь, лежал человек. Он был одет в полевую однотонную форму северокорейской армии со знаками различия капитана армии КНДР, на ногах его – были полуботинки на шнуровке, принятые в мотострелковых частях армии КНДР и пришедшие сюда из Советского союза. Единственное, что у него было иностранным – не корейским, точнее даже не северокорейским – это была винтовка.

Это была длинная, на вид состоявшая почти из одного ствола массивная винтовка. Толстый как лом, рифленый ствол с дульным тормозом, неожиданно короткая, почти квадратная ствольная коробка с массивной стальной рукояткой затвора, состоявший из массивных прутков приклад, который можно было разобрать и собрать. Поверх всего этого – прекрасный, тридцатидвухкратного увеличения прицел Unertl в стальном корпусе, разработанный по особым спецификациям и изготовленный в количестве восьми экземпляров. Это была снайперская винтовка М500 корпуса морской пехоты США в специальной версии, предназначенной не для дистанционного подрыва морских мин – а для убийства. Смерти в ее лучшем исполнении. Вот ты жив – и вот ты уже мертв.

Он был один. Он всегда был один. Одному проще, отвечаешь только сам за себя. Не более того. И если допустишь ошибку – отвечать тоже придется только тебе.

Он пришел сюда три дня назад и все это время ничего не ел. В книгах рассказывают, как снайперы гадят в штаны или закапывают нагаженное руками. Чушь – если ты нагадишь себе в штаны, то это может иметь самые разные последствия. Твоя кожа воспалится, пойдет язвами и рано или поздно ты получишь заражение крови. Запах привлечет насекомых, а возможно – его учует особо чувствительный солдат при прочесывании. Наконец снайпер на задании – может погибнуть в любой момент, и тогда враги найдут его навалившим в штаны, будут над ним смеяться и тем самым он окажется обесчещенным. А бесчестие – это как шрам на дереве: с каждым годов все толще и толще.

Так что проще – ничего не есть.

Вода у него была. Он принес с собой что-то вроде резиновой грелки с длинной трубкой, в ней была подслащенная вода, чтобы хоть как-то питаться и компенсировать выведение воды из организма с потом. Человек теряет воду через кожу всегда, просто на холоде это не заметно. Но без еды ты может прожить до двух недель, если достаточно подготовлен – а вот если ты не будешь пить – ты умрешь максимум через пару дней. Поэтому – каждые три часа он делал по небольшому глотку. И думал о доме…

Нельзя сказать, что ему было здесь легко. Благодаря присутствию чаек и других птиц – здесь почти не было насекомых, но вот мышцы от долгого лежания в неподвижности ощутимо болели. Для того, чтобы не облежать их