Курляндия. Уже сообщили, что Берлин взят. Взяли высотку, готовимся к атаке, саперы сделали проходы в минных полях перед нами. Напротив немецкие доты и четыре вкопанных в землю танка. До немцев метров триста. День «не обещал быть приятным». Смотрим, над немецкими траншеями шатаются белые флаги и исчезают. Все разочарованно вздыхают и матерятся. Вдруг белый флаг твердо возвысился над бруствером. На всякий случай артподготовку мы отменили. К нашим окопам никто не идет, видно боятся получить в спину пулю от своих. Все смотрят на меня. В роте я один знал немецкий язык, и иногда приходилось допрашивать пленных. Боец, стоявший рядом, мне говорит: «Да если что, мы от них мокрое место оставим». И оставят… Такое подразделение… Только я не увижу того самого мокрого места. Встаю демонстративно на бруствер, снимаю пояс с пистолетом, кладу на землю автомат. Достаю носовой платок, цветом отдаленно напоминающий белый, и на негнущихся ногах иду в сторону противника по разминированной тропинке. Тишина. Фронт замер. Вдруг сзади шаги. Один из наших штрафников, молодой и здоровый парень, меня догнал. Пошли дальше вдвоем и добрались до немецкой обороны целыми. Спустились к немцам в траншею. А они митингуют, кричат, на нас кидаются. Половина из них со знаками войск СС. Да, попали… Мой солдат нервничает, пот с него градом катится, да и я тоже гранату в кармане «ласкаю». И думаю про себя: «Это же надо, в последний день так глупо погибнуть придется!..» Немцы говорят быстро, я от волнения слов не разберу. Привели к оберсту. А у меня ступор, кроме «Сталин гут, Гитлер капут», не могу ничего внятно сказать. С трудом овладел собой и командным голосом заявляю: «Гарантируем жизнь, питание, сдаваться выходить колонной через проход в минном поле, следовать строем в наше расположение и т. д. и т. п.» Оберст только головой кивает, понял, что я еврей, до разговора со мной не унижается. Пошли назад, я все эти метры ждал выстрела в спину. Обошлось. Когда немцы шли сдаваться, бойцы кричали «Ура!» и обнимались. Все понимали, что война для нас кончилась и мы остались живы!!! Пленных немцев разоружили, «освободили» от часов и отправили дальше в тыл.

По случаю завершения войны весь личный состав нашей роты был амнистирован.

рядовой 47-го стрелкового полка

Нас очень торопили. Остался последний переход. Вот и последний привал в боевом порядке артдивизиона. Орудия вели непрерывный огонь, а «студебеккеры» с боеприпасами стояли рядом, в лесочке. Тут мы и сделали последний привал. Все были так измотаны, что многие падали от усталости и сразу же засыпали. Я сел на подножку кабины грузовика, чтобы перекусить сухим пайком. И тут же почувствовал сильнейший удар, меня всего обсыпало землей. Инстинктивно я бросился на землю, так и не понимая, что же произошло. Все солдаты тотчас рассыпались в разные стороны. Оказалось, что крупнокалиберный снаряд немцев угодил прямо под передние колеса «студебеккера», на котором я устроился похарчевничать. Но не взорвался! А машина была доверху загружена снарядами. Хранил меня Господь!

Нас опять спешно построили, и – марш вперед! Когда мы проходили мимо других подразделений, то обратили внимание на то, что солдаты как-то по-особому смотрят на нас, не шутят, как это бывает обычно, не спрашивают о земляках, а сразу замолкают и молча смотрят на нас. Оказывается, они уже знали о нас самое главное на фронте: для них мы были уже обреченными на смерть.

Передовая была уже совсем рядом. Почему-то было довольно тихо. Слышались только отдельные разрывы гаубичных снарядов да изредка – пулеметные очереди. Там мы прибыли к месту своего назначения. Было это 26 марта 1945 г., до Победы оставалось 45 дней!

Местность по фронту была открытая. Лесок остался далеко позади. Кучкой стояли какие-то строения, вроде сараев. За ними нам и приказали укрыться.

Для нас наступил первый день фронтовой жизни.

Скоро к нам пришел с последним напутствием замполит полка майор Денисов. Эту фамилию я запомнил на всю жизнь. Он обратился к нам с такими словами:

– Вы все предатели Родины и смыть этот позор можете только собственной кровью. По этой причине вы и зачислены в штрафную роту, а у штрафников, как известно, только два пути – ранение или смерть. Но Родина милосердна к вам, и тот, кто выживет в бою, после возвращения в полк будет представлен к награде.

Конечно, такое напутствие не могло поднять наш боевой дух. Майор поставил перед нами задачу: захватить железную дорогу с мостом через овраг. Эта дорога подходила к городу Данцигу. А для этого мы обязаны были подавить огневые точки немецких снайперов, которые не давали нашим войскам возможности подойти к железной дороге. Для этого нам и были вручены немецкие фаустпатроны.

Ушел замполит, не прощаясь. С нами остался наш командир взвода, младший лейтенант, единственный офицер в роте.

От нашего укрытия начиналась проезжая дорога в направлении нашего наступления. Далее эта дорога поворачивала к мосту, так что уклоняться от этой дороги нам строго запрещалось. Но сначала нужно было преодолеть открытый участок, чтобы приблизиться к немцам на дальность выстрела «фауста» – 160 метров. Далее каждый должен был действовать по обстановке. Наш командир оставался в укрытии, пока последний солдат не покинул его, – он сам выполнял функции заградотряда. Каждого он выталкивал вперед с матюгами и напутствием: «Вперед, бегом!»

И все бежали. И падали, уже не поднимаясь, чтобы продолжить наступление. А немецкие снайперы методично отстреливали наших солдат, как на стрельбище.

Есть у стрелков такое упражнение «стрельба по бегущему кабану». Роль кабанов в этом бою выполняли мы.

В нашем взводе были два солдата: отец и сын. Они всегда были друг с другом, никогда не разлучались. Сын этот был моим ровесником, тоже 17-летним. И вот на глазах у сына в первые же минуты нашей боевой операции был убит отец. На этом поле и так уже лежало много убитых, а тут еще и наши новобранцы падают один за другим.

Дошла очередь до меня. Оробел я, а взводный орет матом, хватает меня за шиворот и выталкивает из укрытия.

И я рванулся вперед. Очень хорошо помню, как почувствовал в какой-то момент, что в меня должна ударить пуля. В ушах стоял нарастающий свист, в последний момент я резко остановился, дернулся назад, и пуля шлепнулась в стену сарая чуток впереди меня. Полетела штукатурка. Не осознавая, что я делаю, опять рванулся вперед. И опять в ушах возник все тот же страшный свист со все нарастающей силой. Я не могу сказать, что и в этот раз поступок мой был инстинктивным. Продолжая мчаться вперед, я резко рванулся влево, увидел убитого солдата. Одним прыжком бросился к нему и всем телом прижался к трупу. Тут же почувствовал удар в спину этого солдата, его качнуло на меня. Через несколько секунд удар повторился. Снайпер дважды влепил пулю в моего спасителя. Я лежал лицом вниз, прижимаясь к телу, лицом к лицу. Это был уже пожилой солдат, похожий на калмыка, глаза у него были прикрыты, в ноздрях виднелись две маленьких капельки крови.