— А в чем состоял путь истины?

— Прежде всего, нужно было заменить ложные идеи…

— Верными?

— Его собственными.

— Должно быть, Сократ выбрал тебя, потому что ты был молод, богат, происходил из влиятельной семьи и нуждался в наставнике.

Антемион махнул рукой и велел принести еще вина.

— А что приключилось с Платоном?

— Я сам познакомил его с Сократом, а потом горько пожалел. Платону, как и мне, не хватало отца. Он осиротел шести лет от роду и ненавидел своего отчима так яростно, что пытался поджечь их с матерью супружеское ложе. У Платона был дядя, небезызвестный Критий. Он обучил племянника сочинять элегии, складывать гекзаметры и презирать демократию, так что в лапы Сократа наш Платон попал хорошо подготовленным.

«Мысль омывает человеческую душу, подобно тому, как кровь омывает сердце», — с чувством процитировал Продик. ~~ Откуда это?

— Это написал кровавый тиран Критий. Он был гениальным лириком.

— Сократ и Критий, — продолжал сын Анита, — были старыми друзьями. Накануне побега в Фессалию Критий долго говорил с философом и поручил ему присматривать за Платоном. С того дня наша дружба дала трещину. Платон занял мое место, и я не мог смириться с этим. Платон сделался высокомерным и заносчивым, окончательно рассорился с матерью, а с отчимом, видным демократом и послом в Персии, полюбил спорить о политике. Ты не поверишь, но старый плут с козлиной бородой Платона просто боготворил. Наконец-то у него появился достойный ученик, который во всем станет следовать его учению и в один прекрасный день, возможно, решит судьбу Афин. Правитель, который будет голосом и тенью своего наставника. А я топил свое горе в кувшине с вином и больше всего на свете хотел умереть. Я привык во всем зависеть от Сократа и не понимал, как жить дальше. Вот и вся история о том, как Сократ загубил мою жизнь. Сначала подобрал, а потом выбросил на дорогу.

— Зато теперь ты свободен от наваждения.

— Вино обостряет ум и память. Хочешь секрет, приятель: я помог отцу обвинить Сократа.

Продик помолчал, обдумывая сказанное Антемионом.

— Значит, ты успел помириться с отцом. Молодой человек задрожал. Он стал доказывать, что согласился на это, чтобы осуществить правосудие и спасти свою честь. Отомстить старому врагу. Вновь обрести семью. Отдать старые долги, прежде чем сойти в царство Аида.

Антемион дрожащей рукой поднял кубок. Молодой человек почти забыл о собеседнике, погрузившись в пучину застарелой боли. В его глазах, смотревших сквозь «конченные стены таверны, мимо помойки и грязного пустыря, в какую-то несуществующую даль, вспыхивали огоньки неутоленной ярости. Продик знал, что означает этот взгляд.

— Кто убил твоего отца?

Этот вопрос моментально вывел Антемиона из хмельного оцепенения:

— Если бы я знал, кто убийца, он давно был бы мертв.

— Мы говорили о Платоне.

— Платон сильный человек, настоящий фанатик, но не убийца.

— Откуда ты знаешь?

— Платон из тех, кто управляется с пером лучше, чем с ножом. Сейчас он заперся у себя в Мегаре, чтобы записать великие мысли своего учителя, по памяти.

— Он мог нанять убийцу.

— Едва ли. Ты знаешь, сколько восторженных юнцов окружало Сократа? Я сам был таким, а Платон таким и остался. Тот, кто живет идеями, не думает о мести. Он не способен к активным действиям.

— Возможно, ты и прав, — признал Продик.

— Хочешь знать, что я думаю?

— Разумеется, я за этим и пришел.

Антемион огляделся по сторонам, чтобы удостовериться, что их никто не подслушивает, и понизил голос.

Я думаю, его убили заговорщики, которые хотели спасти Сократа?

Он узнал их имена?

Это мне как раз неизвестно. Мне отец ничего не говорил, хотел сначала все выяснить и донести судьям.

Антемион глубоко вздохнул и закатил глаза. Выглядел он ужасно. Молодой человек протрезвел, но казался совсем больным. Взяв себя в руки, он продолжал:

— Ходят слухи, что друзья Сократа пытались его освободить. Это правда, я точно знаю. Он отказался, хотел принести себя в жертву. Чтобы весь город терзался муками совести: а что если мы казнили невиновного? Что если он был прав? Сократ хотел остаться в истории героем, достойно принявшим несправедливое наказание.

— Он был помешан на идее бессмертия, — подтвердил софист.

— Мы с отцом сразу же заподозрили неладное, но решили: пусть бежит. Пусть все знают, что он виновен. Да мы бы сами устроили этот побег, если бы друзья Сократа нас попросили. — Антемион усмехнулся. — Но Сократ оказался умнее и предпочел остаться в тюрьме. Впрочем, эта история и так всем известна, куда интереснее то, что было дальше. Всю правду знал только мой отец, но он уже никому ничего не расскажет. Я думаю, у заговорщиков был еще один план, безупречный, такой, который и сам Сократ принял бы, но мой отец его раскрыл. Вот только что это был за план? Понятия не имею. Сократ ни за что не согласился бы прослыть преступником.

— Он стал бы отрицать свою вину даже после побега?

— Вот именно. С трудом верится, не правда ли? Только не спрашивай меня, как это возможно: быть преступником, бежавшим от правосудия, и в то же время ни в чем не повинным человеком. Но заговорщики что-то придумали. Отец узнал, что они собирались перевезти философа в Мегару, но в последний момент что-то сорвалось. Удайся их план, и Сократ, и Анит остались бы живых. Мой отец нашел неоспоримое доказательство. Он начать новое расследование, чтобы вывести заговорщиков на чистую воду. Такое доказательство, которое убедило бы Ареопаг. Отец держал его в руках, а потом оно каким-то непостижимым образом исчезло. Или было похищено. Но оно все еще здесь, в Афинах, я знаю. В «Милезии» или где-нибудь поблизости от нее.

— Ты уверен? — насторожился софист.

— В последние дни отец туда зачастил, хотел найти свое доказательство. А нашел смерть.

— Это человек или предмет?

— Понятия не имею.

— Тогда Анита убили, — заключил Продик, — чтобы спасти заговорщиков и защитить доброе имя Сократа.

— Должно быть, так оно и вышло. Убийца знал, что отец охотится за уликой.

— И следы ведут в «Милезию», — задумчиво покачал головой Продик.

— Теперь ты понял, кого я подозреваю? Приметы: близкий друг Сократа, но не ученик, отважный, умный, влиятельный, способный придумать хитроумный план, имеет отношение к «Милезии».

— Аспазия из Милета, — прошептал софист. Дрожащая рука не удержала кубок. Софист наклонился, чтобы поднять его, и его искаженное страхом лицо отразилось в багряной винной лужице.

Вгустом и тяжелом хмельном тумане колебалось пламя свечей, мелькали неясные тени, извивались гибкие, бесстыдные, дразнящие обнаженные женские тела, плавали сладкие ароматы, звучали голоса и звонкий смех. Развалившись на широких ложах или прямо на полу, мужчины жадно следили за стройной танцовщицей, которая извивалась и кружилась в неверном свете факелов на фоне тяжелого занавеса, звеня браслетами и встряхивая роскошными волосами.