шествия и плёлся позади вопреки его приказу и предостережениям. Через некоторое время у него заболел живот, и он поспешил в Аулия матх, чтобы справить нужду. После посещения туалета его лицо почернело. Он побежал в Джханджапита матх, ещё два или три раза сходил в туалет и лёд совершенно разбитый на кровать. Лалита Даси[213] очень обеспокоилась его состоянием. Когда Бабаджи Махашая вернулся с нагара-киртана, она сказала ему: «Пхани слёг, подхватив холеру. Его состояние очень плохое». Бабаджи ответил: «Нет ничего удивительного. Я предупреждал, что тот, кто отделится от шествия санкиртаны, будет пенять на себя».

Немного позднее Лалита, очень взволнованная, появилась опять и сообщила со слезами на глазах: «Идите и взгляните! Пхани умирает. Его конечности свело судорогой, тело окоченело, у него продолжаются обильное потоотделение, рвота и понос. Он уже не узнают окружающих. Нет никаких надежд на его излечение».

Бабаджи Махашая недоумевающе вытянул лицо и сказал: «Что я могу сделать? Иди и поговори с Бабой». Под Бабой он подразумевал своего шикша гуру Шри Гаурахари Даса Бабаджи, который приехал в Пури и в настоящее время находился в Джханджапита матхе. Лалита побежала к Бабе, в то время как Бабаджи Махашая пошёл в комнату Пхани. Гаурахари Дас Бабаджи на уговоры Лалиты помочь больному ответил: «Я не могу ничем помочь. Иди и попроси Ядаву (Бабаджи Махашая)», — однако встал и направился к Пхани. Лалита последовала за ним. Она взглянула на обоих, Бабаджи Махашая и Гаурахари Даса Бабаджи и, залившись слезами, произнесла: «Слушайте, вы оба, отец и сын, если этот мальчик умрёт, я порву кантхималы[214] у каждого молодого человека в ашраме и отправлю их по домам. Я также пойду повсюду, проповедую, что ни у Имени, ни у махатм нет никакой силы. Все говорят, вы доброжелатели и благодетели человечества. Разве этот мальчик не принадлежит к человеческой расе? Вы так жестоки к нему, что за небольшой проступок, совершённый им нечаянно, собираетесь наказать его смертью! Я сказала всё, что хотела сказать, и теперь посмотрим».

Бабаджи Махашая видел, что Пхани умирает. Он сел, скрестив ноги, рядом с ним и сказал поющим киртан, чтобы они пели громче. Состояние больного ухудшалось. Его глаза закатились, а тело лежало спокойно и неподвижно. И вдруг он сделал свой последний вздох. Все заплакали. Бабаджи Махашая воскликнул: «Ха Нитай!». Он, задрожав всем телом, прикоснулся ко лбу умершего большим пальцем правой ноги. Его глаза покраснели и увлажнились, казалось, они устремились на кого-то, невидимого для остальных, и послышалось, что Бабаджи ему что-то сказал обрывистыми словами, но смело и энергично. Покойник сразу же, вздохнув, зашевелился, и его лицо посветлело. Лалита Даси, сидевшая возле его ног, повернулась и взглянула на Бабаджи Махашая. Она в удивлении увидела, что вместо него сидел белый сияющий махапуруша с халой[215] и мушалои[216]'. Но как только она обратился к сидящему рядом с ней преданному со словами: «Посмотри, какой красивый и сияющий…», — то увидела снова Бабаджи Махашая, а не излучающего свет махапурушу. Пхани ожил. Бабаджи Махашая сказал своим спутникам продолжать киртан и вышел из комнаты.

В четыре часа по полудни Бабаджи Махашая позвал Рама Даса и объявил: «Рама, собери всех в ашраме, и идите на нагара-киртан, но вы должны вернуться перед заходом солнца». Рама Дас и преданные с киртаном отправились в город. Ближе к вечеру Бабаджи Махашая вышел во двор и в стад возле ворот, ожидая возвращения группы санкиртаны. Он сказал Палите Даси и Кусуме Даси встать по обе стороны ворот, держа в руках кувшины, наполненные до краёв водой. Шествие санкиртаны вернулась на закате солнца. Прежде, чем оно вошло а ашрам, Лалита и Кусума облили ворота водой. Преданные стали проходить через ворота, а Бабаджи Махашая оставался стоять на своём месте. Лалита принесла ещё один кувшин с водой, который он поместил на свою голову. Вскоре после этого он увидел устрашающего вида существо с жёлтыми волосами, стоящими дыбом, и глубоко посаженными медного цвета глазами, тащившегося позади шествия на расстоянии около пяти ярдов. Никто не мог глядеть на него без страха. Бабаджи Махашая вылил ему на голову кувшин воды и прикрикнул: «Улетай! Улетай!» Страшилище завизжало и истерически захохотало. Затем Бабаджи Махашая побежал за ним с латхи (бамбуковой палкой) в руках, и оно пустилось наутёк, только пятки сверкали. Бабаджи пришёл в особое место, где находился какое-то время, обмазанный коровьим навозом. После чего он сказал: «Больше нет никакой опасности. Будьте уверены. Этой отвратительной личностью была холера. Теперь она сбежала и не вернётся опять».

Как-то днём Бабаджи Махашая сидел в ашраме, окружённый своими спутниками. Внезапно он вскочил и закричал: «О! Какой ужас! Во всей дхаме[217] теперь начнутся беспорядки. Все наваграха (девять планет) крайне возмущены. Везде распространится беззаконие. Служение Джаганнатхе в опасности. Страх и раздоры разрушат покой в каждом доме».

Спустя три или четыре дня его пророчество стало сбываться. Одним утром, когда внутренние помещения храма Джаганнатхи были открыты, перед алтарём нашли корзину с рыбой. Никто не знал, как, несмотря на тот факт, что все двери были как обычно закрыты на замки и опечатаны, это могло случиться. Двухгодовалый телёнок упал в колодец, из которого брали воду для омовения Джаганнатхи в день снана-пурнима. Телёнок утонул. Каждый день в храме и за его пределами случалось что-нибудь неблагоприятное. В городе повсеместно наблюдались конфликты и беспорядки.

Баба Махашая позвал Балараму Даса и сказал: «Надо что-то сделать, чтобы обуздать звёзды, иначе будет всё хуже и хуже. Мы должны провести обряд поклонения планетам и также хомы[218] и мантра-джапы. Но прежде, чем мы начнём это делать, необходимо в течение девяти дней провести нама-санкиртану-ягью. В первые три дня планеты попытаются вредить и доставлять столько много беспокойств нашей ягье, насколько они способны. Нам надо совершать её решительно и целенаправленно. Санкиртана будет проведена в закрытом месте. Никому нельзя уходить с неё, и никого постороннего нельзя допускать к ней. Время от времени я буду говорить тебе о том, что велит нам делать Нитьянанда. Ты должен слепо выполнять Его приказы, не протестуя и не спрашивая о их смысле или правомерности».

Бабаджи Махашая напоил каждого проживающего в ашраме стаканом напитка, заваренного на каких-то травах и листьях. Затем выпил сам и, обрызгав своё тело водой, сказал самому себе: «Майя стала медленно проникать в ашрам в форме вещей, неподобающих для жизни в отречении и для бхаджана. От вещей нужно избавиться. Если они будут отданы