– Я закоренелый атеист, как выяснилось, у меня не спрашивай.

Отдав другу книгу, которую все равно было трудно читать в темноте, Владимир прислонился к прутьям клетки.

– Кузя, а за что ты здесь?

– Хм?

– Ну, почему твои жилищные условия ухудшились?

– Попытка побега с отягчающими обстоятельствами – хотел угнать собаку, но собака не согласилась угоняться. И вообще у них там твой труп лежит-разлагается, а мы с тобой кореша – неудивительно, что они теперь на нас обоих криво смотрят. Capisci?

– Понятно, понятно.

Они еще немного помолчали.

– А когда здесь кормят?

– Судя по всему, никогда. За то время, что я здесь, они мне только попить приносили.

– Так ты что, уже сколько-то дней не ел?

– Угу. Но ты за меня не волновайся, там, где тощий дохнет, толстый – сохнет. За себя волновайся, ты в таком режиме долго не протянешь.

Следующие несколько дней показали, что опасения Кузьмы были обоснованны.

Горцы

Старшие офицеры вновь собрались в штабном шатре. Снаружи царила ночь, а они совещались. Присутствовал Клогель, который, прислушиваясь к словам горцев, составлял послание в главный штаб командования следопытами Гурхарада. К тексту прилагались протоколы допросов пришельцев из иного мира, собранные за несколько дней, а также просьба об инструкциях. Слишком уж нестандартной была ситуация. С одной стороны, эти люди не представляли никакой опасности… если не считать инцидента с Шамом, однако, с другой стороны – гурхарадцы всегда были стражами границ. Шпионы, контрабандисты, беглые преступники и прочие нарушители находились в их ведении, и горцы относились к своему древнему долгу очень серьезно.

Послание было составлено, и уже утром гонец покинет лагерь вместе с ним. Офицеры разошлись.

Перед тем как отправиться к себе, маг решил наведаться в лагерную кухню и прихватить немного провизии для узников. Бедолагам приходилось несладко, так что он подкармливал их, ибо кодекс поведения подданных Веларсии не был таким строгим, как у горцев. Те нападение на своих собратьев расценивали очень негативно и могли без зазрения совести уморить провинившегося голодом.

Когда он явился в тюремный шатер, узники пели какую-то песню. Один из них хлопал себя по животу, а второй барабанил башмаком по решетке.

– …Насилья рвется в дом… О, здоров, Клогель!

– Он пожрать принес?

– Обожди. Так как там дела? Нас скоро отпустят?

– Не думаю, – сказал маг, пропихивая сверток с едой через решетку.

– Почему? Мы же рассказали все, что знали!

– Все, да не все. Например, я до сих пор не знаю, что за секрет у твоего друга. Как он покалечил нашего офицера?

– Состояние аффекта, помноженное на шок от потери друга.

– Да, да, ты очень хорошо образован, если знаешь такие слова, Влад. Может, расскажешь тогда, откуда взялся второй человек, как две капли воды похожий на тебя? И не надо говорить мне, что это твой близнец, пожалуйста. Близнецы не имеют идентичных шрамов, родинок и всего прочего. Вы многое недоговариваете, чужаки из иного мира.

– Мы обычные люди, попавшие к вам по пьяни, ну почему бы вам просто не отпустить нас?

Маг усмехнулся.

– И куда вы пойдете, если даже не помните, где находятся врата? Мы бы, кстати, тоже не отказались это узнать, чтобы впредь быть готовыми. А без этого знания вам в горах идти некуда. Не говоря уж о том, что наши командиры вам не доверяют. Для них внезапное обнаружение межмировых врат в горах сравни… сродни… сродни тому, как чувствует себя закованный в непробиваемую броню воин, внезапно обнаруживший, что на задницу металла не хватило. Не слишком удобно, как ты понимаешь.

– Ой, какие бедные, как же вам неудобно! А нам-то тут так удобно в одной клетке на двоих с одним поганым ведром на двоих!

– Рад, что вы хорошо устроились, – сказал Клогель, – значит, и менять ничего не надо.

Маг улыбнулся, показывая удовлетворенность тем, как завершил разговор, и вышел из тюремного шатра. К себе он шагал довольно бодро, позволяя холодному ночному ветру ласкать скальп.

Попав на эту службу еще молодым незадолго до конца войны, о котором никто тогда и не догадывался, Клогель смог принять и полюбить этот высокий край. Война внезапно закончилась, многие маги вернулись на равнины, а их сменили молодые, срок чьей службы был не больше семи лет, но Клогель пожелал остаться. За все десятилетия он возвращался в родной город не больше пяти раз и всегда перед отъездом на службу ощущал непонимание родных. Ну как им объяснить, что его дом уже давно находится в Гурхараде? Как заставить их понять, чем горы пленили его? Да никак. У каждого своя жизнь, и он не обязан оправдывать выбранные пути, если они никому не причиняют вреда.

Маг поужинал тем, что ему приготовила жена, и стал готовиться ко сну, когда его уха достигла отдаленная высокая нота. Клогель замер на миг, надеясь, что ослышался, что звук сейчас исчезнет, но зря.

Где-то далеко-далеко, выше в горах стоял обелиск со сквозной дырой в верхней части. Он походил на кончик титанической каменной иглы, вонзенной в землю, а тысячи других таких же расходились в стороны от него с интервалами в один-полтора дневных перехода, образуя сплошную цепь по всей длине хребта. И сейчас один из этих обелисков пел свою тревожную, слышимую лишь магам ноту, сообщая о надвигающейся беде.

Жена все поняла по его лицу, а потому крепко обняла и поцеловала, словно в последний раз.

Клогель быстро накинул не успевшую еще остыть одежду и вскоре был уже у агцара Руота.

– Что-то стряслось? – спросил офицер, еще не успевший лечь спать.

– Недобрые вести, господин, один из них проснулся и скоро начнет спускаться. Наш участок.

Владимир и Кузьма

– Слышь, брат, ты совесть имей, с твоими жировыми запасами и так можно месяц протянуть!

– Я их нажил не потому что имел совесть, а потому что имел бесперебойный доступ к холодильнику, – резонно ответил Кузьма, протягивая другу большой кус хлеба и шматок ветчины или чего-то очень похожего. – Че он сказал?

– Что нары мы в ближайшее время не покинем.

У Фомичева задергался нос, и он остановил руку, которая было потянулась вверх, чтобы начать хомячье умывание. В последнее время привычки грызуна пробивались все чаще.

Расположившись на досках, которыми было устлано дно клетки, Владимир закрыл глаза и отдался на милость осточертевшим уже мыслям, которые всегда приходят перед сном. В основном они сводились к непониманию того, во что превратилась его жизнь. Дома он был… администратором мироздания и успел довольно далеко отойти от всего человеческого, пока не стал насильно возвращать себя обратно. Но вот он здесь, вновь простой человек, однако ничто не вернулось в норму, стало только хуже, больше сумасшествия и… вообще.