Я смотрю на него, слегка прищурившись, но сам он смотрит куда-то в сторону, есть у него такая милая привычка.

— Вы понимаете, что эти люди искренне веруют?

Да, да, это ему ясно, он имел в виду только главарей сект.

— Вы понимаете, что между ними есть некоторая разница?

Да, да, конечно, он понимает.

— А сеструха-то моя что? В каких она чувствах?

— Чувства немного взыграли, — говорю я и ощущаю, как у меня подергивается щека.

Пока Ивонна разливает чай, Тим напряженно обдумывает то, что я сказал. Она протягивает мне чашку, я обхватываю ее пальцами, но отдергиваю руку — чертовски горячая, и прошу Ивонну поставить ее на скамеечку.

Тим, даже не охнув, берет у нее свою, ну просто настоящий мачо! Он сообщает мне, что попозже они заедут, с сеструхой Йани, они хотят отвезти Рут в одно местечко.

— Там у них сегодня будет классная тусовка. Поехали.

— НЕТ.

— Чего?

— Я сказал, нет. Никаких тусовок, она и так очень взбудоражена и… уязвима.

— Но почему бы ей все-таки не поехать?

— Как почему? Потому что вы должны оберегать ее покой… что такое, в чем дело? — Я вижу, как у Ивонны округлились глаза, вдруг упершиеся во что-то за моей спиной. Ч-черт, Рут… Неужели голая? Оборачиваюсь — она стоит в дверях спальни, закутана в полотенце.

— Мне хочется поехать, — говорит она. — Я думаю, это пойдет мне на пользу.

Мы, раскрыв рты, смотрим, как она, помахав Тиму (меня будто не замечает), возвращается в спальню.

— Но там будет прикольно, повеселится хоть. — Тим пожимает плечами.

Ивонна гладит меня по руке, уговаривая:

— Рут нужны и положительные эмоции, какие-то желания, иначе она опять уедет в свою Индию. Каждому из нас необходимо время от времени расслабляться, так все медики говорят, что стресс — убивает. Но люди не желают этого понимать, а чтобы справиться со стрессом, нужны эндорфины, вот. И вообще, на первом месте должен быть человек, а не работа, — работа она и есть работа.

Она внимательно на меня смотрит:

— А вам нужно что-то увлажняющее. У вас есть мыло для лица? Специальное?

— Нет.

— Что ж вы так. А вот у Тима есть, правда, Тимми?

— Правда.

Она лукаво мне подмигивает, убирая со стола пустой лоточек.

— Ну, до свидания, пока.

Я возвращаюсь в дом и еще раз умываюсь. Значит, Рут собирается куда-то ехать, и я ничего не могу поделать. Я переспал с ней и теперь должен быть тише воды, ниже травы, она только что могла меня заложить, но не сделала этого — пожалела. Нам надо поговорить начистоту, я должен попросить прощения и… и… и то, и се, и пятое, и десятое… залпом допиваю остывший чай. Ладно, успею, времени полно, почти целый день впереди…

За все двадцать три года работы я ни разу не позволял себе такого — переспать с клиенткой. Не то чтобы вообще, но никогда — во время работы. После — да, бывало. Четыре раза, пять, если считать Кэрол, которая до сих пор имеет статус «старой любви», но, в сущности, это ни к чему не обязывает… Ну, ты, трепло, хватит строить из себя праведника. Верно. Если быть до конца честным, я не раскаиваюсь, абсолютно.

Стучусь. В ответ — молчок.

— Рут?

— Ну что?

— Можно войти?

— Нельзя.

— Извини, но нам нужно поговорить.

Вхожу. Окно открыто. Она одевается, сидя на кровати. Рядом лежит расческа, и я вдруг остро ощущаю, как Рут еще молода, и это сейчас — важнее всего. Сажусь на краешек постели, как можно дальше и как можно осторожней… Какие мы нынче сосредоточенные, нет, не могу я спокойно видеть это сердитое личико… меня снова к ней тянет.

— Прости меня, Рут, я не должен был… Не знаю, что на меня нашло… Со мной никогда не было ничего подобного, клянусь.

Она хохочет, прямо мне в лицо. Я действительно отмочил глупость.

— Ну да, да. Ты права. Я имел в виду — ничего подобного в подобной ситуации.

Она водит — и раз, и два — расческой по скомканной простынке и — молчит, молчит…

— Не переживайте, считайте, что ничего не было.

Она расчесывает волосы, занавесив ими все лицо, в солнечном луче пляшут всякие пылинки и ворсинки. На простынях — влажные пятна. Мне тяжко их видеть, особенно после этих ее слов. А солнечный свет делает их такими… очевидными. Мучительно подбираю слова, чтобы случайно не брякнуть какую-нибудь гадость.

— Я, конечно, тоже виноват, но, видишь ли, это было не просто… это. Мне хотелось тебе помочь, успокоить.

— Очень любезно с вашей стороны.

Она не смотрит на меня, и мне совсем не видно за пологом волос ее лица… не могу понять, что огорчает ее на самом деле.

— Мне тоже было хорошо.

Нервный смешок, недоверчиво качает головой.

— Я схитрила, — говорит она. — Нарочно, чтобы заманить вас.

Она сообщает об этом с гордо поднятой головой, тыча себя в грудь пальчиком: Я, Я, Я. Разумеется, только с большой буквы.

Гляжу на нее и думаю: ну ладно. Хоть ты этого не хочешь, я готов изобразить паиньку, подчиниться. Меня отрезвил этот душ, и я принимаю твою игру, моя девочка, да здравствует притворство. Никаких благостных бесед, ни гугу, можешь продолжать любоваться собой. Мы можем называть это… то есть она может называть это все как угодно, клиент всегда прав, пусть фантазирует, выдумывает всякие небылицы. Но все-таки, как мне самому воспринимать вчерашнее? Как мелкий, но все-таки проигрыш? Или, наоборот, как удачу? Как нечто, что отвлекло ее хоть на время от главного «соперника» и от поклонения тем новым для нее трансцендентным категориям, которые она отождествляет с этим аферистом гуру?

Весь день она усердно прихорашивается. Долго намывается в душе, долго сушит волосы. Просит у меня ножницы, чтобы обкромсать леггинсы. Отныне они превращаются в лосины. Я — в сладкой полудреме, наблюдаю за ящерицами, млею вместе с ними на солнышке. Какая благодать… слиться с матерью-природой… оказывается, вокруг столько всего интересного, жизнь кипит. Ползают огромные жуки, летают стрекозы, видимо, есть и змеи, впрочем, пока еще ни одной не видел (если не считать меня самого). И потом, плохо ли еще разок полюбоваться на эму, на пересохшую извилистую речку, полную источенных стихиями плоских камней… Они почти горячие, эти каменные — с пылу с жару — лепешки. Коротаю время тем, что выискиваю самую ровную и круглую лепешечку, хочу прихватить ее с собой в Америку — на память.

При нормальных отношениях и обстоятельствах мы бы уже доползли до четвертого уровня. Это когда клиент умоляет: «Не надо так говорить, очень вас прошу! Мой гуру ни капельки не похож на этих ненормальных, на всех этих Джонсов, Корешей, Шри Раджнишей и прочих придурков. Нет, нет, он совсем не такой!..» Ответственный момент, когда у твоего подопечного должно наконец открыться второе дыхание. Я наношу удар, и весьма ощутимый. «Твоя вера прекрасна, но тот, кому ты поверил(ла), недостоин твоей преданности, пойми это». И — аргументы, аргументы, при каждом подходящем случае.