А тут, оказывается, Валя помолвлена, у неё есть законный жених, но она даже никогда не заговаривает о нём. И зачем такой жених нужен?

Видимо эти размышления ясно отпечатались на моём лице, потому что Нюра наставительно сказала:

– Ты, Даша, ещё глупая. Жених нужен не для того, чтобы с ним в любовь играть, а для семьи, для детей. А если у двух людей семья и дети, любовь не может не прийти.

– Правильно, – подхватила и Аня, – Я сейчас так жалею, что отказала тому мужчине. Я же с ним даже почти не разговаривала, а вдруг он хороший человек? Такая же дурочка ещё была, на лысину посмотрела и сразу – нет. А больше меня никто уже не выбирал…

Девочки грустно примолкли, а я заметила одну вещь. Аню выбрали всего один раз. Она высокая, нескладная, с россыпью прыщиков на длинноносом лице. Нюру и Свету выбирали уже дважды. И они из тех, кого бы я назвала хорошенькими. Не красавицы, до моей Яринки или до экзотической Зины им далеко, но и не серые мыши, вроде меня или Настуси. А вот выбранная четыре раза Валя – хороша. Золотая коса, маленький носик, брови вразлёт, и большие светлые глаза в обрамлении пушистых и тоже золотых ресниц.

При этом не стоит забывать, что все девочки – церковные певчие, а это, если верить словам моих одногруппниц, должно было значительно повысить их успех на брачном рынке. Но преуспела пока только красивая Валя. Есть над чем задуматься.

Вечером я поделилась своими наблюдения с Яринкой, и она цинично хмыкнула:

– Дайка, ну кому нужно, чтобы его жена псалмы распевала? Вот увидишь – чаще всех будут выбирать даже не самых красивых, а у кого лучшие оценки по кулинарии.

После ужина наша группа, которой сегодня в честь важного дня позволялись небольшие вольности, устроила шумный праздник на улице. Перед Новым годом во дворе построили ледовый городок, и мы катались с горок, используя выпрошенные с кухни картонные коробки. В Маслятах зимой тоже строили горки, и я знала, что обычная картонка едет по льду не очень хорошо. Зато они были большие, и у нас получалось скатываться вниз по трое, а то и по пятеро, поэтому мы не спешили искать им замену. Девочки забыли, что они теперь девушки-невесты, дурачились как дошкольницы – устраивали кучу-малу в сугробах, пихали друг другу за шиворот снежки, и подняли такой шум, что из окна воспитательской несколько раз высовывалась Агафья, призывая нас к порядку.

А ночью, когда вымотанные дневными волнениями, все крепко спали, мы неожиданно получили ещё одно подтверждение нашего приближающегося взросления.

Меня разбудил жалобный плач. Приподняв голову, и ещё не понимая, где сон, а где явь, я в тусклом свете ночников, увидела стоящую возле своей постели Зину. Странно расставив ноги, она сжимала руками подол ночнушки и тоненько подвывала. На втором ярусе кровати замерла Настуся, которая, как и я, явно не могла понять, проснулась она или ещё нет, очень уж в непривычном виде предстала перед нами обычно всегда сдержанная и полная внутреннего достоинства Зина.

– Зин? – наконец, сумела я подать голос, – Зина, что с тобой?

Зина ничего не ответила, только громко всхлипнув, принялась тыкать пальцем в свою смятую постель. Я опасливо приподнялась на локтях, пытаясь разглядеть, на что она показывает. Настуся, свесившаяся сверху, успела это сделать первой.

– Тут что-то разлито, – испуганно сказала она, – Какие-то пятна.

Теперь я тоже увидела. На белой простыне Зины ярко выделялись несколько чёрных пятен.

– Это кро-овь, – проскулила Зина, и приподняла подол ночнушки, демонстрируя на нём такие же тёмные кляксы, – Я проснулась, а из меня течёт кровь…

– Ой, да не реви ты, – раздался снизу голос Яринки, которая оказывается уже не спала, – У тебя месячные начались, не понятно что ли?

Я испустила громкий вздох облегчения и откинулась на подушку. Но Зина и Настуся уставились на Яринку так, словно она вдруг заговорила на другом языке.

– Месячные, – повторила Яринка громче, – ну женские дни.

– Это у всех девочек так должно быть, – пришла я на помощь подруге, – Просто у кого-то раньше, у кого-то позже.

Настуся вдруг спрыгнула с верхнего яруса их с Зиной кровати так, что подол ночнушки взметнулся до груди, оголив тонкие ноги и впалый живот.

– Я сбегаю за Агафьей Викторовной! – крикнула она, и исчезла за дверью, которую не потрудилась прикрыть за собой, так что нам был слышен удаляющийся топот босых ног.

Зина снова тихонько заскулила, не меняя позы. Яринка тяжело вздохнув, вылезла из постели, и подойдя к ней, приобняла за плечи.

– Не реви, с тобой ничего страшного не происходит. Мне мама рассказывала, это бывает со всеми девочками, когда они взрослеют.

Я тоже начала спускаться вниз, чтобы помочь Яринке успокоить Зину, но в этот миг, за дверью раздались шаги, и на пороге возникла Агафья, с растрёпанными волосами, в кое-как застёгнутом халате.

– Что здесь происходит? – громким, но слегка подрагивающим голосом вопросила она, – Кто поранился?

– Зина! – тонко выкрикнула из-за её спины Настуся.

– Да не поранилась она, – начала было объяснять Яринка, но Агафья уже подошла, твёрдо отодвинула мою подругу в сторону, и, взяв Зину за плечи, наклонилась к ней.

– Что с тобой?

– Кровь, – прохныкала Зина, – Из меня бежит кровь.

Агафья бросила взгляд на её испачканный подол, потом на заляпанную постель, и выпрямилась.

– Понятно. Не плачь, всё с тобой хорошо. Пойдём-ка, – она увлекла Зину к дверям, обернувшись на пороге, коротко велела, – А вы спать!

Да куда там! Настуся хныкала не хуже Зины, Яринка выглядела раздражённой, я чувствовала, что теперь вряд ли сомкну глаза до утра.

– Ой, – Настуся, не переставая всхлипывать, полезла к себе на второй ярус, – Ой, господи…

– Да при чём тут господи?! – взорвалась Яринка, – У неё месячные начались, просто месячные, вы что, совсем ничего не понимаете?

Мне было понятно её недоумение. О так называемых месячных я знала лет с шести, когда заметила, что мама время от времени болеет, день-другой лежит в постели, и за неё всё делает папа. Меня это беспокоило, и я спросила у мамы, что с ней и могу ли я чем-нибудь помочь? Тогда мама и рассказала, почему не стоит за неё волноваться. Яринка тоже узнала обо всём от своей мамы. Что же, тогда наверно можно не удивляться тому, что Зина и Настуся, разлучённые с родителями в младенчестве, до сих пор пребывали в неведении.

Настуся продолжала всхлипывать, и я решила успокоить её. Тем более, что Яринка с решительным видом забралась на подоконник, отвернувшись от нас, и от неё ждать помощи явно не приходилось.

Приблизившись к кровати соседок, я забралась на пару ступенек, чтобы моя голова оказалась на уровне второго яруса, и тихонько позвала:

– Настуся? Настуся, не реви. Зина не больна…

Но продолжить объяснения я не успела. Дверь открылась, и Агафья впихнула в дортуар бледную, но уже не плачущую Зину, сунула ей в руки большой свёрток, сказала: