Каковы бы ни были позитивные моменты от такого развития событий, вскоре все развеялось – после того как этой же весной иранские политики сделали неожиданный ход. В Вашингтоне надеялись, что президентская гонка 2009 года в Иране принесет новое лицо, незапятнанное отрицанием холокоста или призывами стереть Израиль с карты мира. Это должна была быть фигура, с которой американский президент мог бы вступить в контакт без особого ущерба для своего престижа у себя в стране (опасения Обамы получить неблагоприятную реакцию были главной причиной его игнорирования письма Ахмадинежада). Но выборы принесли июньский сюрприз. Когда Ахмадинежад был объявлен победителем с подавляющим большинством голосов, миллионы иранцев высыпали на улицы в знак протеста. Они спрашивали: «А где мой голос?» Режим был застигнут врасплох. Какое-то время казалось, что теократия фактически падет109. Но затем очень скоро накал страстей спал. Почувствовав острый характер смертельной опасности, режим резко обрушился на протестующих с жестокостью, носившей массовый характер, что помогло проконтролировать ситуацию и обеспечить его сохранность.

Когда пыль рассеялась, все изменилось. Исчез обман о том, что правящая элита могла бы заявлять о народной поддержке и законности правящего режима. Исчез и петушиный подход у Ахмадинежада. Король оказался голым. Иранские правители точно так же уязвимы, как любой диктатор «третьего мира». В глазах правителей контакты с Соединенными Штатами вызывали даже большее подозрение. Лучше вообще не связываться, чем рисковать и тем самым проявлять вновь свою слабость, которая раскрывалась под давлением различных дел с Вашингтоном.

Вашингтон понял, что момент для дипломатии улетучился вместе с дымом уличных беспорядков в Тегеране. «Они сейчас собираются загнать себя в пиковую позицию, – комментировал ответственный за иранскую политику в госдепе Деннис Росс, пока мы смотрели по телевизору жестокий разгром, – с ними будет очень непросто вести какие-то дела».

Обаме было трудно контактировать с правительством, которое так жестко обращается с молодыми людьми, чьи смелые и с технологической точки зрения очень смекалистые призывы к свободе покоряли сердца и души во всем мире и демонстрировали тот факт, что можно мечтать о лучшей доле и будущем без исламизма для Ближнего Востока. Критики справа и слева подбивали администрацию на оказание помощи «Зеленому движению» в деле свержения иранской теократии. Но Обама проявил осторожность в своем отношении к тому, что имело характерные признаки «арабской весны». Более того, правительство США было удивлено этими событиями. К тому времени, когда Вашингтон начал обращать внимание на то, что там происходит, Исламская республика покончила с самой сильной волной протестов. Вступать в драку с правителями Ирана по поводу протестного движения, которое пошло на убыль, не имело смысла. Ядерные переговоры оставались главной темой, а Исламская республика, нравится это или нет, оставалась главным партнером по переговорам. Более того, любые дополнительные санкции, которые можно было бы применить, лучше было приберечь для использования в ходе ядерных переговоров. Приоритетом для Америки была ядерная программа Ирана, а не демократия.

В октябре 2009 года официальные лица поколебленной, но все еще твердо стоявшей на ногах Исламской республики, в конце концов встретились с американскими и европейскими дипломатами в Женеве для обсуждения ядерной проблемы. Была надежда на то, что долгожданная встреча даст прорыв в области концепции «заключения обменной сделки». Идея впервые выплыла как одна из мер доверия. Ирану были нужны «таблетки» для ядерного топлива (сделанные из обогащенного на 20 % урана), которые Тегеранский исследовательский реактор мог бы использовать для производства медицинских изотопов110. Захочет ли Иран больше не обогащать свой низкообогащенный уран (обогащенный не более чем на 3–5 %) и взамен отправлять свои запасы в какую-то третью страну в обмен на готовые топливные брикеты?

Белый дом рассматривал заключение обменной сделки как умный способ перепрограммирования ядерной программы Ирана по ходу ведения переговоров (Иран отказывался бы от обогащенного урана и должен был бы вернуться к тому же уровню запасов)111. Однако заключение обменной сделки означало бы, что мировое сообщество признает право Ирана на обогащение урана на уровень до 3–5 %, что было бы уступкой Ирану.

В Женеве Соединенные Штаты предложили своего рода обмен. Иранцы транспортируют 1,2 тонны низкообогащенного урана (около 80 % их запасов) в Россию для обогащения, а затем в третью страну (Франция была вероятным кандидатом) для дальнейшей переработки в топливные таблетки. Оставалось проработать детали: захочет ли Иран отправить весь низкообогащенный уран одной партией и через какое время он получит его обратно в виде топливных таблеток.

Такая сделка была бы беспроигрышной. Возможности для создания бомбы Ираном были бы вывезены вместе со всеми запасами низкообогащенного урана – тем самым бы появилось больше времени для переговоров об инспекции и подписания Дополнительного протокола МАГАТЭ, – причем Иран получил бы подтверждение своего права на обогащение и приличную партию топливных таблеток. Возросло бы доверие, и дипломатия получила бы дополнительный импульс.

Иранцы отнеслись к этому с подозрением. Они не хотели подключения Франции. Французский президент Николя Саркози выступал за нулевое обогащение и занимал правые позиции к Обаме по вопросу об Иране. Но в конечном счете они решили пойти на сделку – по крайней мере в Женеве; детали собирались обсудить позднее112. В какой-то момент глава иранской делегации на переговорах по ядерной проблеме Сайед Джалили сказал, что должен позвонить. Он вышел из помещения, а когда вернулся, то поднял пальцы вверх в знак одобрения113. Не совсем понятно, был ли в курсе всего Хаменеи, но Ахмадинежад был явно благожелательно настроен. Он хотел стать человеком, открывшим Иран для Соединенных Штатов, – это помогло бы ему восстановить свое политическое положение после беспорядков, случившихся из-за его переизбрания.

А в Тегеране тем временем немедленно воцарилось беспокойство по поводу того, что в этом деле, дескать, может крыться уловка, при помощи которой Иран будут заставлять отказаться от своего низко обогащенного урана. Потом-де Соединенные Штаты и Европа нарушат свои обязательства по сделке, что дорого обойдется Ирану в плане стоимости обогащенного урана и потраченного на это времени. Возможно, они что-то недопонимали? Не было ли у Соединенных Штатов чего-либо припрятанного в рукаве? Что, если эта подписанная ими сделка станет правовой основой для сдерживания ядерной активности Ирана сверх мандата ДНЯО и МАГАТЭ? И даже если бы это была хорошая сделка, противники Ахмадинежада не хотели, чтобы ему в заслугу вменили прорыв в решении проблемы. Нечестивый союз противников соглашения и реформаторов выступил против идеи заключения обменной сделки. Они говорили, что Иран не может доверять Америке с ее европейскими союзниками и ему не следует становиться в зависимость от России в вопросе обогащения. Иран потратил миллиарды на овладение процессом обогащения и не должен отказываться от него. Иран говорил, что пойдет на сделку, только если все будет сделано одновременно, – предложение в Женеве состояло в том, что Иран получит топливные таблетки через два года после передачи всех своих запасов.