* * *

Камни можно перечислять бесконечно. Я не стану этого делать, предпочтя заведомую отрывочность недостижимой полноте. Иначе окажусь погребён под массой специальных минералогических сведений, да и составлять нечто вроде дилетантского геологического словаря нет смысла – любая информация за секунды отыскивается в интернете.

Всплыла в памяти пара: «титанит – сфен». Этот минерал, состоящий из космического металла титана и чего-то ещё, имеет два названия-синонима – и я это зачем-то помню. Не говоря о более простых синонимических парах «флюорит – плавиковый шпат» или «галит – каменная соль». Сколько, оказывается, осталось в памяти от детского увлечения. Может быть, потому это так и запомнилось, что запоминалось в детстве. В более зрелом виде информация впечатывается уже не так глубоко, поддаваясь выветриванию. (Интересна генеалогия слова «выветривание»: произошло оно не от нашего «ветра», а от немецкой das Wetter – погода. И правда: в процессе выветривания куда большую роль играют вода и перепады температуры, чем собственно ветер.)

В детстве я хотел пойти в геологи, но потом решил, что не расположен к точным наукам – а геология всё-таки основана на точных науках, не на кострах с палатками. Если бы там была одна поэзия, я стал бы, конечно, геологом, но там оказалась и проза – математика и физика, с которыми я не был на «ты».

Геолог имеет дело с образованием морей, столкновениями и расхождениями континентов, вырастанием и рассыпанием хребтов – процессами куда масштабнее так называемых исторических. Их трудно вообразить. Поэтому геология – не только наука, но и научная фантастика.

Отец – тот давно вышел за рамки чистой геологии; не просто геолог, но философ от геологии, пришедший от материализма к идеализму. Мыслитель в старом русском смысле, думающий о происхождении человека и Земли, связи всего существующего. Докторская отца называлась «Гранатсодержащие минеральные равновесия и условия образования метаморфических горных пород», кандидатская – «Петрология Охотского метаморфического комплекса». Земля, выходит, тоже комплексует. В названии лаборатории отца – «метаморфических и метасоматических формаций» – мне всегда слышалось «метафорических». Или же вовсе – «метафизических»…

На моё решение отказаться от геологической профессии повлияло ещё представление о том, что дети не должны идти по стопам родителей, что профессиональные династии – признак душевной лени. Человек повторяет путь родителя не потому, что у него «наследственное» призвание к той же области, но потому, что он подражает родителю или пользуется родительским «блатом» в данной сфере.

Теперь я пытаюсь играть словами. Возможно, я выбрал неправильный путь – играть условностями, химерами, которые сами по себе не означают абсолютно ничего, это мы наделяем их смыслами. Лучше бы я занимался игрой с камнями – весомыми, реальными, объективными, которые существуют на самом деле, а не только в наших наивных представлениях.

У меня хранится большой кристалл мориона, который я нашёл в Якутии в 1992-м. Мне было тогда 12, сейчас – между 30 и 40. Я прожил уже около трети своего земного срока, а кристалл этот не то что не изменился – даже не заметил двадцати-с-лишним-летнего мига. Камни заставляют смотреть на жизнь по-другому. У камней иной масштаб. «Сколько понадобилось веков для того, чтобы разрушить твёрдую горную породу и превратить её в песок? Сколько понадобилось времени, чтобы песчинка за песчинкой заполнить залив и вытеснить морскую воду?» – писал офицер и (на самом деле) поэт Арсеньев. Геологические временные промежутки сопоставимы с космическими расстояниями.

Если бы я стал художником – рисовал бы камни, но в этом нет смысла, потому что камни куда долговечнее любых картин. В отличие от остальных объектов, которые именно «увековечиваются» (сами умирают, но остаются на картине), камни легко переживут нашу живопись и вообще всё человеческое.

«Поля», «образец», «пикетажка»

Большинство камней носят испорченные названия, прилаженные к мужицкому говору: аматист, шерла…

На заводах и на рудниках везде говорят вместо кварц – «скварец», вместо колчедан – «колчеган», как те же рабочие окрестили ватерпас «вертипасом», а домкрат «панкрашкой».

Дмитрий Мамин-Сибиряк[16]. «Самоцветы»

История названий камней и металлов – история человека.

Интересно размышлять о первоначальном, коренном смысле слов, которые в результате их долгого использования приобретали устойчивые новые смыслы. Если бы люди были внимательнее к словам, они бы регулярно их модернизировали. Скажем, порох, используемый в снарядах, – давно не «прах», не «порошок», а цилиндрические гранулы (помню словечко из детства – «семидыр», мы находили этот порох где-то на полигонах, в каждой из таких гранул было семь крохотных игольных отверстий). Но в русском языке остался именно «порох». Мы привыкли к звучанию слов и не вслушиваемся в него, не вычленяем смысловые корни. Мы воспринимаем слова как условное сочетание звуков, служащее для обозначения некоторых понятий. Мы говорим «до свидания» даже тем, с кем не собираемся впредь видеться.

Почему одни слова кажутся мусорными, а другие бесценными? Условность, одна условность. Эти чёрточки объективно, сами по себе, не значат ничего. Камень – сам по себе камень. Поэтому камень важнее слова. Но и слова, обозначающие камни, очень интересны.

«Камень», думаю, относится к числу первых праслов, обозначавших самые простые, самые важные понятия: мама, вода, дождь, дерево… Из камней люди строили (городили) города, которые противопоставлялись деревне – обители, выстроенной из дерева и окружённой деревьями же. Белокаменная Москва – это из-за белого известняка, которым в XIV веке был сложен Кремль. Петербург строился гранитным.

Щебень (поменьше), булыжник (побольше), валун (ещё больше) – какие прекрасные старые слова, их хочется катать на языке. У юного Фадеева была партизанская кличка «Булыга», а в его «Разгроме» шашка «блестела, как слюда» (Фадеев, кстати, – недоучившийся горняк). Галька, скальник, глыба; скала – скалиться – оскал: куски скалы, острые камни сравниваются с обломками костей, растущими у людей из дёсен и служащими для пережёвывания пищи. По-английски скала – rock, звучит как музыка «рок» и как наш русский рок, судьба.

Среди названий минералов есть очень старые – русские или заимствованные когда-то давно, а есть иностранные, относительно новые, но от этого не менее красиво звучащие: хризоколла, или родонит, или диоптаз, или целестин… Рядом с такими словами другие кажутся пластмассовой бижутерией. Названия камней звучат как стихи или мистические заклинания адептов неизвестной веры.

Есть камни, названные по местности (агат – по сицилийской речке Агатос). По химическому составу, как вольфрамит. По качествам – объективным (магнетит) или мифическим, как аметист («непьяный», спасающий от пьянства). По фамилии первооткрывателя или просто достойного человека. («По этим названиям можно проследить, с одной стороны, коловратные судьбы нашего горного ведомства, а с другой – отлившееся в этой форме горное идолопоклонство. Есть волхонскоит, демидовит, разумовскит, румянцевит, строгановит, уваровит, – …целая и характерная коллекция придуманных рабьими умами названий, чтобы угодить сильному человеку… Это лакейство не к лицу серьёзной науке», – писал Мамин-Сибиряк.)