ролью кормильца семьи. Женщины менее склонны отождествлять личное достоинство, не говоря о женственности, с умением зарабатывать.)

Несколько лет тому назад, читая лекцию для представителей автомобильной индустрии в Детройте, я высказал следующую мысль: «Сейчас Вашингтон решает, стоит ли выручать Chrysler, гарантировав компании крупный заем. Суть вот в чем: если вы работаете на Chrysler и связываете свою самооценку с высокими достижениями этой компании, вы фактически соглашаетесь с тем, что некие чиновники в столице держат вашу жизнь в своих руках и целиком контролируют ваше чувство состоятельности. Меня такое положение вещей напрягло бы».

В трудные времена, разумеется, приходится беспокоиться из-за денег и будущего семьи. Но гораздо хуже, если мы еще и добровольно подрываем самооценку, внушая себе, к примеру, что наша эффективность и собственное достоинство – производные от суммы заработка.

Иногда я консультирую мужчин и женщин пожилого возраста, которых уволили с предприятий. На их места взяли молодых людей с гораздо меньшим опытом работы. Мне приходилось беседовать и с очень талантливыми юношами и девушками, которые страдали от того же предубеждения, только в обратной форме – в форме дискриминации молодых сотрудников в пользу зрелых. И тут тоже объективные навыки и умения в расчет не брались. В подобных обстоятельствах люди часто ощущают утрату личной эффективности. А отсюда недалеко и до ущемленной самооценки – зачастую первое влечет за собой второе. Нужно быть поистине выдающимся человеком, чтобы не попасться в ловушку подобной ошибки. Для этого индивид должен найти свой «центр равновесия» и понять, что существуют неподконтрольные нам силы, которые, по сути, не должны влиять на самооценку. Такая позиция не подразумевает отсутствия страданий и тревоги за будущее – просто исключает укоры в личной несостоятельности.

Когда затронута самооценка, следует задать себе такие вопросы: могу ли я непосредственно, своей волей решить эту проблему? По крайней мере, есть ли прямая причинно-следственная связь между ней и явлениями, событиями, которые я могу непосредственно контролировать? Если нет, тогда эта проблема не связана с самооценкой и должна именно так и восприниматься, как бы болезненна и даже катастрофична она ни была.

Когда-нибудь изучение этого принципа будет включено в родительскую программу воспитания детей. А может, его даже будут преподавать в школах.

4. Однажды я спросил своего друга, бизнесмена под шестьдесят, какие цели он ставит себе на остаток жизни. Тот ответил: «У меня вообще нет целей. Всю жизнь я трудился ради будущего, принося в жертву настоящее. Я с трудом находил время, чтобы побыть с семьей, насладиться природой и т. д. Теперь я не строю никаких планов. Конечно, я контролирую свои финансы и временами заключаю сделки. Но моя главная цель – каждый день наслаждаться жизнью, ценить каждый момент. Наверное, в этом смысле ты бы сказал, что я по-прежнему живу целенаправленно».

Слова моего друга прозвучали так, будто он никогда не совмещал планы на будущее и полноценную жизнь в настоящем. «Да, это совмещение всегда было для меня проблемой», – согласился он.

Как мы выяснили выше, целенаправленная жизнь означает и подразумевает совсем иное. Не проявление слепоты по отношению к будущему и настоящему, но связь того и другого со своими ощущениями и восприятиями.

Такого баланса нелегко добиться, если наша цель – «доказать, чего мы стоим» или пытаться подавить страх неудачи. Да, у нас есть побудительные мотивы, и очень сильные. Но движет нами не радость, а тревога.

Но если вместо самооправданий поставить целью самовыражение, баланс приобретет более естественный вид. Мы по-прежнему должны думать о необходимости постоянно следовать этой цели, однако тревога по поводу раненой самооценки не будет ставить нам непреодолимых барьеров.

ПРИМЕРЫ

Всю жизнь Джек мечтал стать писателем. Он представлял себя за пишущей машинкой, воображал, как растет кипа исписанных страниц, видел свое фото на обложке журнала Time. Вот только он плохо представлял, о чем хочет написать, не мог сформулировать, что хотел бы выразить. Правда, это не мешало его приятным грезам. Он никогда не задумывался о том, чтобы выучиться писательскому мастерству. На самом деле он даже ничего не писал. Он просто мечтал. Джек переходил с одной низкооплачиваемой должности на другую, говоря себе, что не хочет связывать себя и отвлекаться, потому его «настоящая» профессия – писательство. Шли годы, и жизнь казалась все более пустой. Страх начать писать все усиливался, потому что теперь, к сорока годам, он точно понимал, что время пришло. «Как-нибудь, – говорил он, – когда я буду готов». Глядя на окружающих, он твердил себе: как приземленна их жизнь по сравнению с его! «У них нет высоких мечтаний, – думал он. – Их не посещают великолепные видения. Мои устремления намного выше, чем у них».

Мэри занимала руководящий пост в рекламном агентстве. Ее основной обязанностью был маркетинг – привлечение новых клиентов. Но она была очень сострадательной по натуре, и ей нравилось помогать всем вокруг. Она убеждала коллег приходить к ней в кабинет и рассказывать о своих проблемах, не только рабочих, но и личных. Ей нравилось, когда ее в шутку называли «офисным психотерапевтом». Она не замечала, что большую часть времени тратит впустую на деятельность, не входящую в ее обязанности. Она была поражена, когда результаты ее рабочей аттестации оказались неудовлетворительными. И все же ей было трудно изменить поведение: ее самолюбию льстило, что она «помогает другим», и она подсела на эту помощь, как на наркотик. Как следствие, ее осознанные рабочие задачи, ее поведение, заявленные цели и временные приоритеты мало соответствовали друг другу. Цель, выбранная подсознательно, преобладала над осознанной. Поскольку Мэри не имела обыкновения отслеживать свои действия с этой точки зрения, увольнение стало для нее неприятной неожиданностью.

Марк хотел быть хорошим отцом. Он мечтал научить сына самоуважению и личной ответственности. Он считал, что лучший метод обучения – читать мальчику лекции. Но Марк не замечал, что чем усерднее он надевал на себя лекторский имидж, тем неувереннее в себе становился сын. Когда он дрожал от страха, отец приказывал: «Не бойся!» Когда молчал, отец требовал: «Высказывайся! Если тебе есть что сказать, говори!» Поскольку сын все больше замыкался в себе, отец сетовал: «Настоящий мужчина должен быть в гуще жизни!» Наконец он задумался: «Что такое с парнем? Почему он меня никогда не слушает?» На работе, если та или иная его попытка не давала эффекта, Марк предпринимал другую, не виня в своей неудаче клиентов или весь белый свет. В офисе он анализировал последствия своих поступков. А дома только и делал, что напирал на бесполезные нотации и наказания, не заботясь о том, какой они