Больше я ничего заметить не успел. Режиссер повернул к нам изъеденное до костей лицо и спросил, срываясь на крик:

– В чем дело? Я занят, занят, занят!

Элга закрыла дверь, словно обожглась.

– Ввод Спектакля, – смущенно пояснила она. – Витольд всегда так нервничает.

Я промолчал. Я думал: как хорошо, что в паре со мной работает Кузнецов. Спокойный и рассудительный Гера Кузнецов, на которого при любых обстоятельствах можно положиться даже больше, чем на самого себя.

Элга повела меня в техотдел. Я не разбираюсь в голографии и тем более в волновой технике, но, по-моему, оборудование у них первоклассное, выполненное в основном по специальным заказам. Там же, в зале, в прозрачном кресле, возведя черные глаза к потолку, полулежал парень в шикарном тренировочном костюме; он затягивался тонкой, как спица, сигаретой, а выпускал зеленый дым. Парень даже не посмотрел на нас, но сигарета замерла в воздухе, и я понял, что он слушает разговор самым внимательным образом. Выходя, я равнодушно обернулся и поймал его пронзительный и сразу погасший взгляд.

Вообще Элга оказалась неплохим гидом, особенно когда забывала о своей задаче – обольстить инспектора из Столицы. Я искренне был заинтересован ее рассказом, и поэтому она говорила много и охотно. В результате я узнал, что ей двадцать семь лет, что она не замужем – все попадались какие-то хухрики, что она хотела бы иметь самостоятельную работу, а ее держат ассистентом, что она давно бы ушла, если бы не Спектакли, что все в Доме держится на Витольде, а директор в искусстве – ни дуба не варит, что он, директор, уже не раз делал ей определенные предложения, но она в гробу видела этого зануду, что директор и Витольд ненавидят друг друга, но почему-то работают вместе, хотя давно могли бы и разойтись, что Элге приходится выполнять некоторые особые поручения, какие – она не уточнила, и поэтому многие относятся к ней плохо.

Из всего этого в какой-то мере можно было составить общую картину, но ничего существенного понять при этом было невозможно. Элга была очень мила, и мне приходилось ежесекундно напоминать себе, что фантом, пока не включена программа, ничем не отличается от обычного человека.

Кроме того, у меня не выходил из головы погром в моей квартире. Сомнений не было – я засветился. Но каким образом? Ведь я появился в городе только вчера и о моем прибытии знали три, от силы четыре человека? А если громить квартиру, то при чем тут микрофоны? Получалась какая-то ерунда.

Сдавленный хрип донесся из-за низенькой двери слева. Так хрипят загнанные лошади. Я посмотрел на Элгу. Она пожала плечами. Я потянул дверь. В маленькой, похожей на кладовку комнате, где стояли рулоны бумаги и высокие бутыли коричневого стекла, угрюмый Краб, оскалясь, стиснув квадратные зубы, душил зажатого в угол советника Фальцева. Финансовый бог уже посинел, слабыми пухлыми руками рвал кисть, сдавившую горло.

– Отпустите, – сказал я.

Краб повернул заросшее лицо:

– Чего?

– Вполне достаточно.

– Исчезни, – посоветовал Краб.

– Я ведь могу вызвать полицию, – пригрозил я. – Есть двое свидетелей.

Отпущенный советник стал кашлять, давиться слюной, сгибаться, насколько ему позволял живот. Лицо у него из синего стало багровым. Вдруг он замахал руками:

– Оставьте нас! Пожалуйста! Я вас прошу!

И опять согнулся, выворачивая легкие в кашле.

Мы пошли дальше. Я деликатно молчал. У Элги был такой вид, словно ее осенило.

Мы спустились в библиотеку. Она располагалась в подвале. Светился матовый потолок. Уходили вдаль деревянные стеллажи. Было очень тихо. За барьером у раскрытой книги сидела девушка, с таким печальным лицом, словно она всю жизнь провела в этом подвале.

Элга меня представила.

– Анна, – сказала девушка. Она была в сером платье с белым кружевным воротничком – как в старом фильме.

– У вас, вероятно, много читателей? – спросил я. И мне вдруг стало стыдно за свой бодрый тон.

– Нет, – сказала она. – Сейчас мало читают, больше смотрят видео. А с тех пор, как начались Спектакли, – тем более.

Я перевел взгляд на раскрытую книгу.

– А я привыкла, – сказала она. – С детства читаю. Это отец меня приучил.

Элга фыркнула. Теперь мне это не показалось привлекательным. Я смотрел на Анну. Она – на меня. Я спросил о чем-то. Она что-то ответила. Элга начала нетерпеливо пританцовывать.

Послышались шаркающие шаги.

– А вот и папа, – сказала Анна.

Из-за стеллажей появился согнутый старик в вельветовой куртке, поправил старинные роговые очки.

Мы немного поговорили. Я явно не был в ударе – вдруг забыл, какие вопросы следует задавать инспектору. Кажется, этого никто не заметил.

Старик любовно гладил корешки:

– Книги – это моя давняя страсть. У меня и дома неплохая библиотека. Старая классика. Есть издания прошлого века. Конечно, сейчас принято держать звукозаписи – знаете: группа артистов читает «Войну и мир». Не спорю, есть удачные трактовки, но я привык сам. А мода – бог с ней, с модой.

Я все время смотрел на Анну. И она тоже смотрела, без смущения. Элга прекратила улыбаться.

Когда молчать дальше стало неудобно, я обратился к старику:

– Сегодня у вас новый Спектакль?

Он вздохнул:

– Не любитель я этих Спектаклей. Но директор требует, чтобы присутствовали все. Так сказать, на месте изучали дух молодежи.

– А вы там будете? – спросила Анна.

– Обязательно, – заверил я.

– Я приду, – сказала она.

Мы вышли. Элга обиженно молчала. У нее исчезло все оживление. Мы поднялись на второй этаж. Она грустно посмотрела на меня:

– Вот так всегда. Разные хухрики липнут, а стоит познакомиться с серьезным человеком, как он смотрит только на нее.

– Я не серьезный. Я веселый и легкомысленный, – отозвался я.

– И ничего в ней нет, – уверила меня Элга. – Подумаешь, книги…

Мы расстались. Я не назначил Элге свидания, и она ушла разочарованная.

Днем было проведено короткое радиосовещание. Я доложил о квартире. У Августа мое сообщение восторга не вызвало.

– Случайность? – буркнул он. – Ладно. Разберемся. Подключим полицию. В конце концов, по документам ты – гражданин. Пусть обеспечат твою безопасность как гражданина.

Я выразительно молчал. Конечно, полиция могла бы кое-что выяснить, но, с другой стороны, тут же начались бы ненужные расспросы – кто? зачем? почему?

– Ладно, – проницательно посмотрел на меня Август. – Посмотрим. Это я беру на себя. Как ты считаешь, имеет смысл менять квартиру?