— По-видимому, попытаться заместить Верховного Лорда Верховным Жрецом. Твои люди никогда не испытывали недостатка в наглости.

— Мои люди!.. Ладно. Но наглость — такой пустяк для Гласа, который впервые заговорил устами Главного Жреца, осудив его честолюбивые стремления и попутно уничтожив. Община думает, что, поскольку храмы в этом мире не были закончены и уже никогда не будут, божественная сила нашла себе другой путь — бога можно услышать, он судит людей и выносит приговоры, обращая их в загадки, которые старались решить аррин-кены. А вот одну они так и не смогли разгадать: «Бойся Одного, ожидай Трех, ищи Четырех».

— О да, полезная подсказка, — отозвалась Джейм. — Почти все в Кенцирате сводится к цифре три: лики Бога, Тир-Ридан, трижды три главных Дома и храма.

«Один — это, возможно, Геридон, — подумала она, — под давлением мрака ставший Гласом Темного Порога, связующим звеном, устами Тьмы, то, чем в конечном счете мог стать Тир-Ридан для Трехликого Бога».

— Но, именем земли, — негромко пробормотала она, — чего же у нас четыре?

— Вот это-то и есть огромная тайна. Аррин-кены удалились на поиски ответа две тысячи лет назад, и с тех пор от них ничего не слышно. И Гласа тоже, до недавнего времени.

— Я считала, они ушли от отвращения к высокорожденным.

— Частично. Глас Божий послужил оправданием того, что они снялись с места, но они также приняли его как приказ. Две тысячи лет без судей… Хотел бы я, чтобы они вернулись.

«Когда-нибудь, — сказал Иммалай, — кто-нибудь позовет нас. Это можешь быть даже ты».

Джейм подумала о слепом аррин-кене и содрогнулась. Некоторые приговоры лучше отсрочить.

— Один, Три, Четыре, — повторила она. — Что же сводится к четырем, кроме приемов Сенеты?

— Элементы, — предположил Киндри. — Времена года. Фазы Луны от полной до затмения, пальцы на левой руке лорда Иштара…

— Что?

Шанир отшатнулся, как от удара.

— Слушай, прошу прощения, постараюсь больше не кричать тебе в ухо, но, во имя Порога, что ты знаешь об этом клятвопреступнике и предателе, Иштаре?

— Л-лорд Иштар всю зиму провел в Общине Жрецов, его привезла вернувшаяся из Тай-Тестигона миссия. П-поч-ти все время он болел, а теперь… Ты сказала — «предатель»?

— Милосердные Трое, да. А что, остальные жрецы не знают?

«Они не знают», — поняла Джейм, наблюдая за смутившимся Киндри. Должно быть, к Иштару вернулось достаточно ума, чтобы солгать им. Разум не в силах принять это. Потеря чести сама по себе немыслима, так что люди могли и забыть, каким опасным может быть такой законченный негодяй, как Иштар.

Киндри смотрел на девушку недоверчиво, исподлобья:

— Ты, э-э, взяла что-нибудь у лорда Иштара?

— Ты хотел сказать — «украла»? Нет. Это он, э-э, взял кое-что у меня. В последний раз, когда я его видела, он пытался сгрызть собственную руку, которой прикасался к этой вещи, тогда-то, должно быть, он и потерял палец. Жаль, что он не дошел до локтя. Милостивые Трое! Ты же сказал, что Глас Божий говорил недавно, впервые с тех пор как ушли аррин-кены. Через Иштара в Тай-Тестигоне, да?

По выражению его лица Джейм поняла, что так оно и было. О бог. Теперь-то она точно оказалась по самые уши в навозной куче. То, что Глас сказал ей, уже само по себе достаточно тревожно, чего бы там ни присовокупил вдобавок Иштар. Остальные жрецы должны теперь думать о Норф как о настоящем монстре, против которого хороши любые средства.

Но был ли это действительно их бог, заговоривший через изменника-жреца после стольких лет молчания? Где она слышала нечто похожее, возможно, и не в точности, но… Если Тестигонский оракул провозгласил ложь, что тогда станется из его предвещающих несчастья пророчеств?

Ох, все это безнадежно. В конце концов, Иштар принял Глас как подлинный, этот жалкий самовлюбленный дурак — тот, кого избрали, чтобы говорить его устами.

«Перестань хвататься за соломинку, — приказала она себе. — Что бы там ни было — оно было и есть, и придется с этим жить».

Но — о боже! — Братоубийца… и Тир-Ридан.

Пошел дождь.

Холодные капли жалили лицо Джейм, Киндри ежился и горбил худые плечи под ее потемневшей от дождя рубахой. Невозмутим был только Жур. «Он принял эту треклятую погодку неожиданно спокойно», — подумала Джейм, глядя, как он весело трусит впереди. Некоторым барсам нравится мокнуть, но слепой королевский золотой ненавидел воду с тех пор, как его еще котенком пытались утопить.

Странно. Он даже выглядит совершенно сухим.

Не просто выглядит — так оно и было на самом деле. Джейм проверила, подозвав немедленно пришедшего в дурное настроение кота. Как и дорога впереди, и с листьев деревьев в дюжине футов в сторону ничего не капает. Создавалось впечатление, что дождь предназначен лично для девушки.

Полило еще пуще, забарабанил град. Нет, не град — крохотные зеленые лягушки.

— И что бы это значило? — воскликнула Джейм, извлекая дрыгающего лапками лягушонка из-за шиворота.

«Гип, гип, гип!» — кричал нарастающий хор, возбужденно хлопая по плечам; но если они и пытались сказать что-то, Джейм это не интересовало.

— Может, хватит? — закричала она взбаламученным тучам.

Душ из лягушек прекратился. А через секунду дождь начался снова — вокруг них.

— Здесь отвратительная погода, — проворчала Джейм, отряхиваясь и осторожно ступая по шевелящейся земле; Жур, неуклюжий как заводная игрушка, старался шагать след в след, едва-едва не наступая на пятки.

Киндри смотрел вслед девушке. Она сумасшедшая, и он тоже, раз идет за ней. Опыт его общения с женщинами-высокорожденными ограничивался Рандирами, которых он считал омерзительными, но они по крайней мере не бродили черт-те где, поливаемые потоками жаб.

Почему он все еще в компании этой ненормальной? Последнее, что он помнил — до того внезапно умолкшего куста, — был его вызывающий вопрос к Норф о ее крови шанира. А потом был длинный кошмар бега, бега… Нет. Он шёл, спотыкаясь, но долго ли? Ноги гудели, Киндри ощущал болезненную усталость, противную его природе целителя. Где же, ради всех имен бога, они находятся?

Голые склоны на том берегу реки были зловеще знакомы. Как и крыша сторожевой башни, мелькнувшая между деревьями.

— Это Темная Скала. — Горло сдавило. — Глушь… Ты заманила меня обратно в Глушь!

Он повернулся и побежал, слепо, неловко, — и, конечно же, тут же запнулся и упал, ударившись о твердый каменный настил Новой Дороги.

— Спокойно, — сказала над головой Норф. — Что все это значит? Ты не мог не понять, что мы идем на север.

— Нет! Я… Я не заметил.

— Ух. Лучше бы ты и дальше брел как лунатик. Слушай: мы так и будем двигаться. Пока не прибудем в Рестомир.