Похоже, Фрэнк доволен собой.

— Блестяще, Фрэнк, просто блестяще, — говорю я ему. — Так где же он обитает?

— Есть адреса в Лондоне и Женеве, офис в Нью-Йорке… но основное место на острове Джерси, Нормандские острова.

— Номер телефона?

— Я проверил; в справочнике нет. А по номеру компании — автоответчик. Но я позвонил своему приятелю в Сент-Элье[57]— он работает там на местную газетенку. Говорит, что твой дружок дома.

— Так. Так, — говорю я. Думаю. — А адрес есть?

— Аспен, Хилл-стрит, Гори, Джерси.

— Хорошо, хорошо. — Я все еще продолжаю думать, — Фрэнк, блестяще, ты меня выручил. Соедини меня, пожалуйста, с Эдди.

— Что?! — говорит Эдди, выслушав меня.

— От Инвернесса до Джерси. Не жмитесь, Эдди. Я там надыбал одно дельце. Я бы и сам заплатил, но у меня карточка почти на нуле.

— Ну, если это опять какая ваша завиральная идея, Камерон…

— Эдди, это будет охереть что — кроме шуток.

— Слова, слова, Камерон, только вот ваш заморский репортаж не дает оснований для оптимизма…

— Эдди, это нечестный прием. К тому же Джерси не так уж и за морем, а я лишаюсь одного выходного.

— Ну ладно. Только полетите туристическим классом.

— Сумасшедшая жизнь, — говорит Энди, кладя мою сумку на заднее сиденье «пежо».

— Не говори, — соглашаюсь я, садясь в машину. Головная боль пытается утвердиться под моей черепной коробкой. — Временами кажется экзотичной — но только кажется.

Я закрываю дверь и опускаю окно. Не уверен, что сейчас гожусь для езды, но ехать надо, иначе опоздаю на рейс из Ивернесса,[58]которым успеваю на пересадку.

— Ты уверен, что знаешь, что делаешь? — спрашивает Энди, с сомнением глядя на меня.

— Собираю материал, — улыбаюсь я в ответ. — До скорого.

Высокие серые тучи тащат за собой потоки дождя, сквозь которые я за полтора часа добираюсь до Инвернесса. Еду под Каунта Бейси[59]и — еще покруче — под Нусрата Фатеха Али Хана:[60]этакий исламский ответ Паваротти; голос у него чисто как у обдолбанного ангела из сновидения, хотя о чем он поет — не имею понятия и сильно подозреваю, это что-то вроде «Ну-ка, вздернем Салмана Рушди,[61]гей-гей!».

Билет ожидает меня в кассе. Официально у меня выходные, поэтому заставляю себя не читать газет. Я подумываю, не купить ли сигарет, но боль по-прежнему сидит у меня между глаз, такое чувство, что с сигареты могу и блевануть. Что мне сейчас действительно не помешало бы, так это что-нибудь химическое и кристаллическое, но с собой у меня ничего нет, а где его взять здесь, в Инвернессе, я не представляю. Чувствую, что мне надо чем-то заняться, поэтому покупаю какую-то дурацкую игрушку и усаживаюсь за нее. Вылет задерживается, но ненадолго; я пересаживаюсь в Гатвике,[62]погода чуть ветреная, солнечная, а когда рейс 146 садится на Джерси, там вообще чуть ли не рай. Мне даже удается взять по своей кредитной карточке напрокат машину — просто благодать божья.

«Нова» снабжена картой; я еду по аккуратным маленьким проулкам и по более прямым, более скоростным дорогам и даже за эти несколько миль успеваю почувствовать, что здесь гораздо чище, элегантнее и многолюдней, чем в Западном Хайленде. Гори найти нетрудно, он расположен на восточном берегу и выходит на песчаную косу неподалеку от того места, где находится замок, — а я-то всегда считал, что замок в Сент-Элье. На поиски Хилл-стрит уходит чуть больше времени, но зато Аспен виден издалека — длинная белая вилла точно под гребнем поросшей лесом горушки; вилла окружена белыми стенами с ажурной черной изгородью и небольшими, подстриженными в форме сферы кустиками в деревянных кадках. Черепичная крыша. Вид солидный. Цена, полагаю, тоже.

В стене сзади есть высокие железные ворота — они открыты, так что я просто проезжаю по выложенной розовым кирпичом дорожке к двери.

Я звоню и жду. Других машин на дорожке не видно, но к дому примыкает гараж с двумя двойными воротами. Солнце светит сквозь верхушки деревьев, поднимается ветерок, который шуршит листьями на декоративных кустиках в кадках и заносит мне песчинку в левый глаз, отчего тот опять начинает слезиться. Звоню еще раз. Заглядываю внутрь через щель для писем, но ничего не вижу; я просовываю туда руку и на внутренней стороне толстой двери нащупываю почтовый ящик.

Несколько минут спустя я решаю осмотреть место — прохожу под мавританскими арками через низкую белую стену, миную теннисный корт с искусственным покрытием и бассейн примерно такой же величины, открытый и спокойный. Я становлюсь на колено и одной рукой пробую воду. Теплая.

Пытаюсь заглянуть в окна дома, но они закрыты либо снаружи пластиковыми ставнями, какими обычно пользуются во Франции, либо изнутри — жалюзи.

Возвращаюсь к машине, думая, что, может, мистер Азул вышел куда-то ненадолго. Может, конечно, я его упустил и он уже убыл в ту поездку, о которой, похоже, знает мистер Арчер. Я решаю подождать полчасика, может, час, а потом позвонить знакомому Фрэнка в местную газету. Взвешиваю — не поиграть ли в игру, которую купил в Инвернессе, но то ли она меня не зацепила, то ли у меня вообще пропал вкус к играм.

Закрыв глаза (только чтобы дать им отдохнуть), я понимаю, что в моем плане подождать есть какой-то изъян, но, уже зевая и засовывая руки под мышки, думаю: мысль немножко отдохнуть не так уж и плоха, если только я не усну.

Энди бежит по льду. Мне пять лет, ему — семь.

В Стратспелде повсюду бело; небо спокойное и ясное, солнца не видать за ослепительно сверкающей дымкой, его сияние, приглушенное вклинившимся слоем высоких облаков, заливает холодную снежную пустыню. Вершины гор укутаны снегом, на этом белом однообразии здесь и там разбросаны черные отметины утесов; горы и лес тоже укрыты белым одеялом, деревья промерзли, а озеро затвердело и стало мягким — сначала покрылось льдом, а потом припорошилось снегом. Здесь, за садом со сторожкой, рощами и декоративными прудами озеро сужается и снова становится рекой, которая изгибается, пробиваясь сквозь узкие горловины, ускоряется, приближаясь к порогам, а потом падает в неглубокое ущелье внизу. Обычно отсюда можно слышать шум водопада, но сегодня здесь тишина.