— По-моему, они не там лежали, а вон у тех деревцов.

— Не помню, — откровенно признался Николай.

— А ну-ка давайте сделаем кружок, и чесаните вблизи из пулемета. Для острастки.

Николай прибавил «шаг-газ» и, описав с набором высоты дугу, направил нос машины прямо на валуны. Метров со ста нажал на гашетку. Снаряды кучно ударили у валунов, подняв фонтанчики пыли.

И один валун вдруг ожил, обратился в человечье обличье и метнулся к деревьям.

— Ух ты! — поразился Николай, выводя вертолет из снижения.

— Ноль семьдесят второй, прикрой, захожу на посадку, — скомандовал ведомому Сташенков и взял управление на себя.

— Осторожно, командир, с той стороны может быть засада, — предупредил ведомый.

— Может быть. Потому и прошу — прикрой, — властно потребовал Сташенков.

Они не ошиблись: едва вертолет стал заходить на посадку, с южного берега из-за каменных глыб сверкнули огненные трассы. Били по крайней мере с трех точек.

— Садиться нельзя! — крикнул Николай и взглядом указал на противоположный берег. — Стреляют.

— Следите вон за теми, — недовольно оборвал Сташенков и передал в отсек: — Группе захвата приготовиться к высадке. Хватать и сразу в кабину!

— Давайте сделаем кружок, пугнем стреляющих.

— Я инструктор, и я — командир! Уберите руки с управления.

Сташенков был прав: хотя по должности он находился в подчинении Николая, в полете являлся инструктором, следовательно, за все нес ответственность. Но решение его Николай считал неверным: вертолет прикрытия один ничего не сделает — при маневре, как только он прекратит стрельбу, душманы могут ударить по приземлившемуся из гранатомета, да и крупнокалиберный пулемет не менее опасен.

— Тогда заходите так, чтобы в случае чего я мог стрелять из пулемета и НУРСами.[5]

Сташенков скривился, как от зубной боли, — только советов ему не хватало, он никогда не придавал должного значения тактике, верил только в мастерство и смекалку, но на этот раз все-таки послушал Николая, развернул вертолет носом к южному берегу и пошел на посадку.

Ведомый в это время поливал душманов огнем из носового пулемета, а когда стал разворачиваться, открыли стрельбу борттехник и бортмеханик. Трассы из-за камней погасли — душманы залегли, и достать их за глыбами было не так-то просто.

Николай снял пулемет со стопора и нацелил на самый большой валун, откуда сверкнула первая трасса. Боковым зрением увидел трех мужчин в белых чалмах и серых халатах — как раз под цвет камней, — бежавших к реке. Пришлось перенацелиться и стрелять перед ними. Душманы залегли.

Послышался толчок колес о землю, и шестеро десантников вихрем метнулись к залегшим.

Из-за валунов снова блеснули огоньки. Николай дал по ним длинную очередь.

Вертолет ведомого снова вышел на боевой курс и ударил неуправляемыми реактивными снарядами. Дым и пыль скрыли на время убежища душманов и огневые точки. А когда смрад стал редеть, из отсека крикнули:

— Пошел, командир, все в порядке.

Вертолет взревел и, оторвавшись от земли, круто взял вправо, подальше от душманов. Ведомый догнал его и пристроился в правый пеленг.

Минуты через две к кабине летчиков протиснулся командир группы захвата — старший сержант — и доложил:

— Товарищ майор, захвачены трое неизвестных. Один мертвый, убит при перестрелке. У всех в сумках, кроме фисташковых орехов, ничего не обнаружено.

У Николая по коже пробежал холодок: «А если это мирные жители?.. Почему тогда стреляли с южной стороны?.. И кто убил одного?..» Николай стрелял не по ним, а перед ними, чтобы заставить залечь. Из группы захвата вообще никто не стрелял… «Значит, провокация? Но с какой целью?..»

Вопросов много, и дадут ли ответ задержанные: ранее слышал Николай, бывали случаи, когда афганские дехкане переправлялись с той, мятежной стороны, за орехами, но, чтобы их прикрывали огнем крупнокалиберного пулемета, такого не случалось. А если фотокорреспонденты, кинорепортеры все засняли и поднимут шум, как советские вертолетчики расправляются с мирными жителями, собирающими фисташковые орехи? И попробуй оправдаться. Дехкане, разумеется, могли и не знать, что за ними охотятся с фотокамерой, и убили одного свои же… Но как в таком случае следовало поступить экипажу и десантникам? Те, кто пришел с той стороны, конечно же, не дехкане — зачем им было прятаться, маскироваться, — и как было не стрелять, когда из-за укрытий по вертолетам бил крупнокалиберный пулемет?..

Все будто бы верно, а на душе муторно, неприятно, словно сделали что-то не так. Хотя такое ощущение испытывает, похоже, он один, Николай Громадин. Сташенков, наоборот, сидит, расправив плечи, лицо светится, как у полководца, выигравшего важное сражение, на командира эскадрильи посматривает с превосходством: вот, мол, как я их, а ты сомневался, кружок предлагал сделать лишний, попугать из пулемета.

Он-то не стрелял, ему переживать нечего…

— Вы почему скисли? — обратил внимание на Николая Сташенков. — Что-нибудь не нравится в моих действиях?

— Хочу угадать, что за всем этим кроется? — ответил Николай.

— Не было куме печали, — поморщился Сташенков. — Мы свое дело сделали, и, считаю, неплохо. А отчего, почему — пусть у начальства голова болит.

— А за фисташки совесть не мучает?

— Чего? — не понял Сташенков. И покрутил в улыбке головой. — Ну, Николай Петрович… Лучше, если б у них в сумках гранаты лежали?.. Подождите, еще и с таким повстречаетесь.

— Товарищ командир, Центральный передает, чтобы шли к ним, видимо, «духами» заинтересовались, — сообщил по переговорному устройству бортовой радист-механик.

— Понял, — ответил Николай, и только хотел было перейти в набор высоты, чтобы преодолеть тянущуюся справа гряду гор — Центральный аэродром находился справа градусов под восемьдесят, — как в наушниках раздался тревожный голос бортового техника:

— Товарищ командир, давление масла упало, температура растет!

Взгляд Николая машинально скользнул по манометру — ноль, а температура поднялась до красной отметки. Надо немедленно садиться. Он посмотрел вниз, отыскивая подходящую площадку.

— Идем на посадку, — тоном единовластного начальника передал по переговорному устройству Сташенков и стал поворачивать вправо, подальше от противоположного берега, где могли появиться душманы. — Ноль семьдесят второй, — распорядился ведомому, — сделай кружок, пока я буду садиться, и прикрой в случае чего. У нас вынужденная, что-то с двигателем.

— Ноль семьдесят второй понял, выполняю.

Сташенков выбрал место у расщелины между скал и за валунами — если душманы начнут обстрел, экипажу будет где укрыться. И посадил вертолет, как припечатал — с первого захода, без прикидки, — немного жестковато, но точно, уверенно.