– Пожалуй, вы правы, – сказал он. – Но что собираетесь делать?

– Плавать под парусом, – заявил Боб. – И возделывать землю. Я как раз узнал про одну ферму в Корнуэльсе, где можно было бы неплохо устроиться, а рядом там морской залив, едва не перед домом. И он достаточно глубок для небольшой яхты. Стоило бы это тысяч шесть, и может быть ещё три-четыре на обустройство. Да ещё небольшой резерв, потому что не думаю, чтобы это сразу стало приносить доход.

– Понимаю, – протянул Боун. – А сколько примерно вы сможете получить за свой пай в фирме?

– Двадцать тысяч, – сказал Боб. – И они стали бы приносить в год не меньше четырех тысяч прибыли.

Наступила короткая пауза. Боб Хорниман думал о цветущих лугах с травой по колено, о серебристой речке, которая вьется в траве; о гудении пчел, о ритмически покачивающемся огромном вымени. Боун думал о брачном контракте герцогини из Саутэнда.

Контора мистера Боуна-старшего была на третьем этаже одного из роскошных домов на восточной стороне Ломбард стрит.

Контора была почти по-спартански строго обставлена. Дверь направо от лифта вела в справочную. На двери слева – точно такой же – не значилось ничего. Открыв их, Генри вошел в приемную, где сидел молодой человек чрезвычайно серьезного вида, который получал королевское жалование за то, что изолировал мистера Боуна от внешнего мира. Когда Генри вошел, молодой человек поднял голову, кивнул и продолжал трудиться над сложной диаграммой, разрисовывая её в шесть цветов.

Мистер Боун, сидевший в кожаном кресле у камина (который был единственным официально дозволенным источником огня во всем здании) встал, как-то равнодушно сказал: – Привет, Генри, – и снова сел. Не нажимал кнопок, не говорил в микрофон и не звонил никому, что не хочет, чтобы его беспокоили, ибо в комнате, которая походила больше на курительную, чем на кабинет, ни кнопок, ни микрофонов просто не было. Обо всем заботился молодой человек в приемной.

– Привет, папа, – сказал Генри. – Мне кажется, ты совсем не похудел.

– Мало движения, – признал мистер Боун. – Никаких волнений. Наша фирма не терпит волнений. Это не как у вас, юристов. У нас в ящиках для бумаг – только бумаги. Кстати, у вас там недавно снова была какая-то неприятность?

– Да, – признал Генри. – Собственно, об этом я и хотел с тобой поговорить. Вот как обстоят дела.

Пока Генри говорил, у мистера Боуна успела погаснуть трубка. Никаких других видимых признаков интереса он не проявил.

– Что об этом думаешь ты? – спросил он, подумав.

– Мне бы это было по душе, – признался Генри. – Сейчас дела там не так хороши, как можно было ожидать. Но думаю, что фирма-то в основе своей солидная. Первоклассная репутация и множество клиентов. Может быть, из-за этой заварухи некоторых они лишатся, но все устроится. Люди не любят менять адвокатов.

– А цена?

Генри рассмеялся.

– Я хорошо знаю, что у тебя есть свои возможности выяснить все, что надо. Мое мнение тебе ни к чему.

– Может быть и нет, – признал отец, – но давай, выкладывай.

– Я думаю, – медленно сказал Генри, – что риск тут минимальный. Стопроцентной гарантии нет. Будь она, четыре десятых фирмы не предлагали бы за двадцать тысяч.

– Нет, – согласился отец. – Это точно. Ладно, я подумаю. Но при условии, что ты останешься в фирме. Я могу вложить свои деньги в тебя не хуже чем в господ Брауна, Бёрли и как там его.

– Я тебе очень благодарен, – сказал Генри. – Я пойду обедать. Полагаю, напрасно приглашать тебя с собой.

– Я никогда не обедаю, – махнул рукой мистер Боун. – Пустая трата времени. Между прочим, ты не догадываешься, кто совершил эти убийства? Не то чтобы я умирал от любопытства, – торопливо добавил он, – но это могло бы повлиять на твою идею.

– Не имею ни малейшего понятия, – честно ответил Генри.

– Так, Хофман, – сказал Хейзелридж, – я слышал, что вы закончили первую часть своей работы и можете изложить мне картину финансовой ситуации в фирме.

– Предварительную справку, – уточнил Хофман. – А если вы сочтете, что некоторые аспекты потребуют детального разбирательства.

– Начнем как обычно, если не возражаете.

И Хофман говорил целый час, лишь изредка перебиваемый Хейзелриджем. Взял в руки кипу заметок, но почти не заглядывал в них. Все держал в голове.

Говорил об имуществе движимом и недвижимом, об основном и оборотном капитале; об индексе популярности и профессиональном уровне, о взаимоотношениях фирмы с клиентами; о соотношении доходов и расходов; об итоговом балансе и о законе снижения рентабельности. И каждый установленный факт дополнял цифрами-фунтами, шиллингами, годами и месяцами, процентами и дробями.

Когда он кончил, Хейзелридж сказал:

– Премного благодарен.

И добавил:

– Полагаю, что основные тезисы вы мне представите письменно.

Хофман согласился, тогда инспектор продолжил:

– Сугубо между нами и начистоту, что из этого следует?

Хофман задумался. Потом рассортировал бумаги и заботливо уложил их в папку, навинтил колпачок на авторучку, сунул её в карман (где она пребывала вместе с тремя цветными карандашами) и с довольной улыбкой откинулся в кресле; у человека менее сдержанного такая улыбка означала бы буйное веселье.

– Я всегда думаю, – начал он, – что в каждом бизнесе начало-это как разводить огонь в камине. Вначале нужно собрать на колосники бумагу, щепки, на них – угли и только потом поднести спичку. Все моментально вспыхнет. Бумага прогорит, поленья затрещат – тут вы начнете подкладывать уголь-это ваш оборотный капитал. Сначала будет мало тепла. Вот так в каждом очаге и в каждом бизнесе – настает момент, когда вы знаете, получится или нет; и полагая, что уголь сухой, тяга хорошая, и вы все сделали как надо, скоро вы дождетесь настоящего тепла. Если же что-то не в порядке, можете разгребать угли и раздувать огонь, станете черным, как трубочист, но будет только дым и смрад и полно горелой бумаги. Но если уж разгорелось, дальше проще простого поддерживать огонь. Достаточно только время от времени подбрасывать угля. Между прочим, об этом люди часто забывают, когда жалуются, что шеф ничего не делает, а они должны надрываться за него. Любой сумеет поддерживать огонь, который уже разгорелся.

– Верно, – кивнул Хейзелридж. – И что дальше?

– Это ясно как день, – продолжал Хофман. – Это поймет каждый, кто над этим задумается. Но люди часто не понимают, что это правило действует и в обратную сторону. Такой хорошо разведенный огонь будет гореть и сиять и давать тепло ещё долго после того, как вы перестанете подкладывать. А если иногда все же чуть-чуть подбросите – даже не столько, чтобы возместить израсходованное – будет гореть ещё очень долго. Вот это и объясняет, что происходило в фирме «Хорниман, Бёрли и Крейн» в 1939—1940 годах. Сомневаюсь, что это мог бы заметить кто-то непосвященный – но запас угля у них кончался. Частично причиной этого была война, частично – тот факт, что их знаменитая система малопродуктивна в смысле быстрого и эффективного оборота. Она бы исключительно подошла, – и Хофман отнюдь не был ироничен, – для государственных учреждений. Но, прежде всего, по-моему, причина была в том, что доходы падали, расходы же – особенно расходы Абеля Хорнимана – возрастали. Естественно – у него был большой дом в Лондоне и усадьба в деревне, к тому же положение его требовало денег, чтобы его удержать; денег и ещё раз денег.