Одобрительные возгласы дружины не оставляли планам Свенельда ни единого шанса. Князь бросил копье в византийский щит, прибитый на стене, и попал точно в цель. Ратники исступленно кричали:

– Смерть ромеям!!!

Свенельд плюнул на обугленный труп Кнута и, прошипев напоследок: «Здесь смердит хуже, чем в христианской могиле!», отправился восвояси. Он решил идти на хазар самостоятельно.

Войско раскололось. На каганат отправился воевода Свенельд. В его распоряжении было восемьсот драккаров, вместивших двадцать пять тысяч воинов. Костяк войска составляли варяги и прибывшие искатели приключений из Скандинавских земель. Славян тоже хватало, но Свенельд, не жалуя их, вооружил их слабо, ламинарных доспехов и кольчуг на славян не хватило.

Свенельд согласился использовать вассалов в качестве рабочей тягловой силы во время волока между реками, вспомогательного войска и лучников. Он не хотел особо рисковать, намереваясь взять у хазар тамгу – знак беспрепятственного прохода мимо их земель, атаковать Ширван и обменять в Итиле заложников на часть добычи. В случае если хазары пойдут на обострение при виде столь мощной армады, Свенельд полагал, что сумеет расправиться с ними молниеносным ударом, отбить пленников и разграбить хазарские житницы.

Игорь располагал более многочисленной силой. Его флот состоял из тысячи ладей и сорокатысячного войска, с установленными на них осадными орудиями, славянское ополчение было куда более подготовленным. Его прямой задачей была месть. План состоял в том, чтобы потрепать войска ромеев, разграбить окрестности на побережье Понтия и установить контроль в долине Дуная. Для этого Игорь отправил послов к печенегам, и те согласились выступить совместно, что давало Игорю преимущества.

Однако иллюзорное преимущество вылилось в явное предательство. Печенеги сразу же предупредили византийцев о готовящемся походе русов. Зоя Карбонопсина убедила императора в том, что «северных скифов» нужно остановить у входа в Босфор…

Малуша встала спозаранку, под крик петухов. Заплела косы, покормила поросят, бросила клевер в клетку зайчатам, разбудила рабынь. Скопилась груда грязного белья, и пора была собираться на портомойню.

Медленно пробудившись, сонные служанки лениво умывались, но с княжьего двора выходили уже бодрые со стиральными досками-вальками. Ключница повела их через рыночную площадь, где самые проворные славяне-торговцы уже зазывали к своим лоткам с пряностями, зайчатиной, лесными грибами, дичью, черникой и медом.

Усатый торгаш угостил молодок ягодами и медовыми сладостями, завлекая на разговор. Малуша не препятствовала флирту, вспоминая своего суженого. Звонкий девичий смех – ответ на пошлую шутку и скрученный ус – заполнил рынок. Наконец ключница княгини вспомнила о субординации и велела идти дале, а то на пристани разберут все плоты и придется стирать у берега.

Черный аист парил над камышовыми крышами замшелых срубов. Птица показалась Малуше грациозной, но чересчур тощей и какой-то чужой. Добрый ли это знак? Аист ведь всегда предвещает потомство. Но почему он черный? Малуша вдруг вспомнила слова ненавистного воеводы о том, что не видать ей ни мужа, ни собственного дитяти, никогда ей не заиметь потомства, не исполнить заветную мечту любой девицы, не обзавестись семьей и плодом любви – ребеночком, зачатым в браке.

У воды уж плескались купальщицы, щебетали ранние птахи. Заря наступала. Сизые облака разлетались, превращаясь в лазоревый дым. Прачки разобрали плоты и оттолкнулись от берега подальше от мутной воды.

Лес по реке уже не сплавляли. Флот покинул столицу и ушел в поход. Река была прозрачной и чистой, как девичья слеза. Солнце отражалось в ней золотой лесенкой, устилая путь в неизведанный и спокойный мир, который бывает только во снах. Там любимый и радость, детский смех и надежда, там нет зла и смерти.

Ее защита, брат Добрыня, ушел на Царьград под предводительством князя во главе собственной дружины. Он достиг небывалого для древлянина положения и приказал ей не бояться злодеев. Он теперь слепо верил в будущее их племени под покровительством великого князя, ему внушили миф о неразделимой судьбе славян и варягов. Добрыня не видел ныне иного пути для древлян, кроме строительства государства русов, способного одолеть несметные рати в дальних походах.

Княгиня Ольга тоже была добра к ней, предлагала даже приставить стражу от назойливой опеки коварного Свенельда, а еще привить благоговение перед невидимым Богом, Который лишь один все видит и чурается бесполезных идолов, Который прощает врагов и блудниц и Которого нельзя убить, потому что Он вечен.

Когда княгиня рассказывала про своего Бога, ниспосылающего на избранных Святой Дух, ее глаза озарялись проникновенным светом и Малуша растворялась в ее вере. Но как только княгиня замолкала, на душу ключницы вновь ложились черным покрывалом непреходящее чувство тревоги и безмерная тоска. По родным, по дому, по Домаславу. Где он? Милый сердцу и любый душе, тот, кто приходит во снах и целует так, что не хочется пробуждаться.

Унылая печаль обращала взор Малуши мимо цветущей вербы, дрожащей даже от слабого ветерка, на верхушки вековых сосен, согнуть которые способен лишь ураган с севера. Там, вдалеке, родное Полесье, последнее прибежище свободолюбивых древлян.

Лишь там свобода и истинная защита! Как же влекло ее стремглав бежать в сторону леса, подальше от заплесневелых лачуг и дорогих теремов, от стройных заборов, что вместо спасения занавешивали прекрасный мир, ограничивая его башнями и острогами, через ров, к оврагам и бескрайним лугам под крыло ее возлюбленного! С ним и жизнь весела, и смерть не страшна. Неужто судьба разлучила навеки и не свидеться ей больше с сыном кузнеца, удалым звероловом и искусным ловцом ее девичьего сердца?..

Чайки пролетели над головой и занырнули в воду в поисках пропитания. Малуша увидела плывущий предмет. О боги! Ободок с красной ленточкой, вплетенной в цветки. Точная копия того самого берестяного обруча, что запустила Малуша в реку, чтобы Домаслав узнал его из сотен похожих.

Подросток купал старую клячу неподалеку. Веночек плыл в его сторону. Малуша окликнула парня и попросила достать ей предмет ее любопытства. Паренек исполнил волю красавицы, но, достав венок из воды, резво оседлал свою клячу и сунул босые ноги в стремена. Он поманил девушку за собой едва заметным жестом и, словно заговорщик, прислонил указательный палец к губам, чтобы не было лишних вопросов.

Малуша шла за лошадью как завороженная и скоро оказалась у лодки. Паренек отпустил свою клячу, дав в бок березовым прутом, и сел за корявые весла. Малуша, повинуясь, легла на днище, и он укрыл ее шкурами. Он греб на своей убогой посудине очень долго, его окликали дозорные на берегу и со сторожевых ладей.

– Кто таков? Куда держишь путь?

Он оглашал свое имя и подробно описывал маршрут. Он отвечал, что рыбачил на затхлой челне, что она прохудилась и он задраивал течь, что течение вынесло и он заблудился, забрел далеко от родного городища, что держит путь к реке Уж, притоку Днепра, что улов очень скуден, не хватит на восемь сестер и хворую мать…