Сжавшись в маленький жалкий клубочек и горестно поскуливая, я окаменела, как вполне средневековая горгулья. По коридору кто-то бегал, топал и шумел, но я так глубоко погрузилась в собственные переживания, что не обращала внимания на происходящее. До тех пор, пока меня не подхватили знакомые и родные сильные руки:

– Трошкина! – Зяма потряс меня, как пыльный коврик. – Очнись! Что это с тобой?

При виде любимого, которому я подло изменила, горе мое стало совершенно безмерным.

– О-о-о! – взвыла я, разражаясь слезами.

– Совсем чокнулась, – неласково резюмировал милый и дал мне шлепка, как капризному младенцу.

Я взвыла на октаву выше и дополнила бессмысленный рев словами:

– Да, да! Бей меня, бей!

– Я тебя побью – потом, если захочешь, – пообещал Зяма скороговоркой. – А пока скажи…

– Эй вы, мазохисты! – по лестнице с топотом взбежал Кулебякин. – У кого есть что-нибудь железное?

– Тебе цепи или наручники? – съязвил Зяма, явно недовольный, что Денис его перебил.

– Лучше узкий нож или отвертку.

Капитан поозирался, попытался выковырять гвоздь из дверного наличника, не сумел, плюнул и уставил руки в бока:

– Так, придется пошарить в баре.

– Тогда и мне тоже налей, – жалко хлюпнув носом, попросила я.

– Алкоголичка! – уничтожил меня злой Кулебякин. – Я не за выпивкой, а за ножом пойду! Мне ножик нужен – замок вскрыть.

– А пилочка для ногтей не подойдет? – спросила я, благородно удержавшись от вопроса, что сподвигло нашего правильного мента переметнуться в стан его вечных идейных противников-правонарушителей.

Мне ли об этом спрашивать? Я ведь тоже в одночасье переступила грань закона, правда, только морального. Была порядочная женщина – стала падшая.

– У меня есть отличная немецкая пилочка, я за нее целых девять евро заплатила.

– Давай! – обрадовался Денис.

Покачиваясь, я вернулась в номер, где свершилось мое грехопадение. Он уже был пуст. Чертов брюнет с еще более чертовым блондином исчезли без следа, если не считать смятую постель, на которую я старалась не смотреть, чтобы не потерять едва обретенное самообладание. Обнаружив под кроватью свою сумочку, я принялась копаться в ней, заранее настроившись на долгие поиски. Вообще-то, я большая любительница строгого порядка, обычно у меня все вещи разложены по полочкам, ящичкам и кармашкам безупречно, логично и аккуратно, но сейчас моя сумка выглядела так, словно она принимала участие в финальном матче на Кубок Европы в почетной роли футбольного мяча.

Подскочивший сзади Кулебякин бесцеремонно вырвал у меня помятую сумку и вытряхнул ее содержимое на кровать. Заинтересованно сопя, со спины ко мне приблизился Зяма. Я вспыхнула от стыда и стиснула руки в замок.

– Отлично, я возьму это, это и это! – Денис выхватил из кучи мелкого барахла пилочку, стальную шпильку и шариковую ручку, которую тут же разломил пополам, чтобы достать стержень. – Трошкина, я тебя снова обожаю!

Он убежал, а я трясущимися пальцами сгребла свое добро обратно в сумку и боязливо обернулась к Зяме.

– И все-то тебя обожают, Трошкина, да? – выпятив нижнюю челюсть, спросил он с интонацией ревнивого мавра Отелло, интересующегося у супруги, молилась ли она на ночь.

Я тихо икнула. Зяма склонил голову на бок и задумчиво рассмотрел рельефные складки одеял и глубокие впадины подушек, помятых на обеих половинах просторной двуспальной кровати. Тишина стала давящей и удушающей. Я почувствовала, что вот-вот умру без всякой посторонней помощи.

– Зямочка… – жалко пролепетала я.

– Кто это был? – сухо спросил он по слогам и пошевелил пальцами, разминая их точь-в-точь, как муж невинно убиенной Дездемоны, царство ей небесное.

Я замялась. Мне очень хотелось от всего откреститься, прикинуться полной идиоткой и пролепетать: «Ой, я даже не знаю…» Но такой ответ, пожалуй, только увеличит глубину моего грехопадения. Что подумает Зяма? Что я даже не знаю, с кем сплю. То есть буквально сплю с кем попало. Может, лучше признаться, что это был не первый встречный, а соблазнительный белокурый красавец Эдик, перед сокрушительным мужским обаянием которого я, слабая женщина, не смогла устоять? Или, еще лучше, соврать, будто обаятельный сокрушитель даже не спрашивал моего согласия, напоил меня допьяна и подло воспользовался моим беспомощным состоянием? Алкоголичкой меня и так уже назвали, в этом смысле терять нечего.

Пока я думала, в ночи тревожно закудахтала автомобильная сигнализация. Стало ясно, какой именно замок пал под совокупным натиском шариковой ручки, шпильки и хваленой немецкой пилочки для ногтей. Заодно выяснилось, что я не зря потратила девять евро. Не знаю, как ногти, а автомобильные замки маникюрная пилочка обрабатывает самым милым образом. Особенно в умелых руках милицейского эксперта-криминалиста.

Зяма, услышав нервные гудки, поменял планы: раздумал убивать меня немедленно.

– Мы с тобой потом поговорим! – сказал он и загремел вниз по лестнице, как Каменный гость, пропущенный через камнедробилку.

– Потом так потом, – послушно согласилась я и поторопилась вернуться в номер, чтобы выглянуть в окно, под которым квохтала машина.

Машина, которую вскрыл Денис, была не первой и даже не второй молодости. Я бы на такую не позарилась. Впрочем, особо выбирать было не из чего, этот древний пикап ночевал на стоянке у трактира в компании мопеда. Никаких других транспортных средств поблизости не имелось, но чуть дальше по дороге слышался затихающий рокот мотора. Саму машину я не видела, изгиб дороги закрывала от меня выступающая пристройка к трактиру. Шоссе, до которого от деревушки было неблизко, я тоже не разглядела – вдоль него для защиты мирного поселения от шума и пыли был возведен высоченный глухой забор. Но я увидела вдали желтые звездочки подфарников, к которым добавился едва заметный мигающий огонек, когда невидимый во тьме автомобиль вывернул на трассу.

Пока я изучала дорожно-транспортную обстановку, милицейский умелец Кулебякин успокоил гудящую машину. Он сел за руль, и истеричное квохтанье сигнализации сменилось ровным шумом двигателя. Я высунулась подальше в окно, собираясь спросить капитана, куда это он собрался ехать, но меня опередил какой-то дядька в распахнутой рубахе и коротких штанах. Теряя тапки и рывками вздергивая на плечи ремни подтяжек, он выскочил из трактира и злющим голосом типичного немецко-фашистского захватчика рявкнул:

– Хальт! Хальт, швайне!

– Сам швайне! – огрызнулся Денис и захлопнул дверцу.

– Но это моя машина! – гневно топнув ногой, проорал дядька по-русски. – Я ее хозяин!

– А я полиция! И мне срочно нужна твоя машина! – уже выруливая со стоянки, ответил наглый Кулебякин.

Его битва за пикап была короткой и победоносной. Расхристанный дядечка, провожая сердитым взглядом удаляющийся автомобиль, бессильно выругался на двух языках поочередно. Потом его мрачный взгляд упал на осиротевший мопед и просветлел. Дядька недобро усмехнулся и пошел к мопеду, на ходу охлопывая себя по карманам, как танцор в начальной стадии «Цыганочки с выходом». Я уже ожидала, что этот предприимчивый гражданин с ухарским возгласом: «И-эх, ромалы!» оседлает двухколесного конька в лихом прыжке, но он вдруг остановился, выругался по-немецки и закручинился так, что мне стало его жалко.