— Вы часто видитесь?

— В прошлом году я провел у него неделю. — На лице Рекса появилась гримаса брезгливости. — Все же я многим ему обязан. Если бы я не был так ленив, не любил бы так дорогие вещи, то мне хватало бы того, что он мне дает…

Тэб некоторое время курил молча.

— Про Джесса Трэнсмира ходят разные странные слухи. Например, один из моих друзей рассказывал мне, что он редкий скряга, что все свои деньги он хранит дома, чтобы только с ними не расставаться…

— Я только знаю, что у него нет счета в банке и что он держит очень большую сумму денег в Мэйфилде. Дом его похож на тюрьму, а подвал — настоящий сейф, в котором он хранит свои сокровища… Правда, я сам никогда не был в этом подвале… Конечно, нельзя сказать, что мой дядя щедр… Несколько месяцев назад ему стало известно, что сторож из Мэйфилда и его жена отдают объедки каким-то бедным родственникам, и он тотчас же со скандалом их выгнал… Когда я гостил у него в прошлом году, он запирал на ключ все комнаты, кроме спальни и столовой, которая служит ему также рабочим кабинетом.

— У него много слуг?

— Лакей Уолтерс и приходящие кухарка и уборщица. Для первой он построил отдельную от дома кухню.

— Вероятно, вам было у него не очень весело?

— Еще бы… Кухарку он меняет каждый месяц. Последний раз, когда я встретил Уолтерса, он сказал мне, что они наконец-то нашли прекрасную кухарку…

Какое-то время молодые люди молчали. Тэб выкурил всю трубку, вытряхнул пепел в камин и лишь тогда задумчиво произнес:

— Она, несомненно, очень, очень хороша…

Рекс окинул его подозрительным взглядом: его друг думал явно не о кухарке.

Джесс Трэнсмир сидел за длинным столом, один конец которого был накрыт скатертью, и с наслаждением ел тощую котлету. Убогая обстановка столовой не свидетельствовала ни о богатстве хозяина, ни о его художественном вкусе: голые стены, потертая мебель, отсутствие даже намека на какой бы то ни было стиль. Трэнсмир купил мебель по случаю и всем хвастал, как дешево она ему обошлась. Книг в комнате также не было: Трэнсмир не любил читать и почти никогда не просматривал газет.

Несмотря на то что был уже час дня, Трэнсмир сидел в халате, накинутом поверх пижамы. Он всегда ложился на рассвете, а вставал после полудня.

Ровно в половине седьмого его слуга Уолтерс помогал ему надеть — в зависимости от времени года — пальто, легкий плащ или тяжелую меховую шубу, и Трэнсмир отправлялся на прогулку или деловое свидание. Перед уходом он тщательно запирал все двери и требовал, чтобы лакей ушел в свою комнату. Любопытный Уолтерс часто смотрел из окна, как старик удалялся, неся в одной руке закрытый зонтик, а в другой — потертый чемодан.

В половине девятого старик возвращался. Каждый день он обедал вне дома. Уолтерс приносил ему чашку черного кофе и в десять часов уходил в свою комнату, тяжелую дверь которой старик каждую ночь неизменно запирал на ключ. В начале своей службы у Трэнсмира Уолтерс пытался протестовать против такого порядка вещей.

— Предположите, сэр, что в доме случится пожар, — говорил он хозяину.

— Вы можете пробраться через окно вашей комнаты в кухню, а оттуда выпрыгнуть на улицу, — отвечал тот. — Если вам у меня не нравится, можете уйти. Если же вы желаете оставаться, извольте подчиняться моим требованиям.

Таким образом, изо дня в день Уолтерс удалялся в свою комнату, а старик шлепал за ним в ночных туфлях и запирал дверь на многочисленные засовы. Порядок был нарушен лишь однажды, в ту ночь, когда старик заболел и не смог дойти до двери. После этого случая он повесил в комнате лакея запасной ключ в стеклянной коробке, похожей на те, в которые помещают сигнал тревоги в железнодорожных вагонах. В случае болезни старика или какого-нибудь другого непредвиденного несчастья Уолтерс должен был, услышав звонок, помещавшийся над его кроватью, разбить стекло и взять ключ, чтобы отпереть свою дверь. Однако до сих пор ему ни разу не пришлось этого делать. Каждое утро Уолтерс находил дверь отпертой.

Уолтерсу не разрешалось выходить из дома по вечерам. Дважды в неделю он мог отсутствовать целый день, но ровно в десять должен был быть дома.

— Если вы опоздаете хотя бы на минуту, то можете вовсе не возвращаться, — говорил ему старик.

Уолтерс знал про своего хозяина гораздо больше, чем тот желал бы. Особенно лакея интересовал подвал. Однажды он разговорился с рабочим, участвовавшим в постройке дома, и узнал, что в подвале есть комната с бетонными стенами. Во время отсутствия хозяина Уолтерс старательно подбирал ключи, чтобы открыть ведущую в подвал дверь, но все его усилия были напрасны. По-видимому, от этой двери существовал только один ключ, который старик носил на цепочке на шее.

Так было до того злополучного утра, когда Уолтерс нашел своего хозяина сидящим за столом почти в бессознательном состоянии. Подобные припадки случались у старика довольно часто. Уолтерс обратил внимание на кусок мыла, лежавший на туалетном столике…

Джесс Трэнсмир, придя в себя, продолжил есть котлету и лишь спросил, на минуту подняв глаза от тарелки:

— Никто не заходил сегодня утром?..

— Нет, сэр.

— А письма были?..

— Да, несколько, я положил их на ваш стол, сэр.

— Вы поместили в газетах извещение о том, что я уезжаю из города?..

— Да, сэр.

— Из Китая должен приехать человек, которого я не хочу видеть, — пояснил Трэнсмир.

Старик иногда бывал с ним очень откровенен, но Уолтерс, знавший нрав хозяина, не задавал лишних вопросов.

— Я не хочу его видеть, — повторил Трэнсмир, и на его лице появилось выражение отвращения. — Лет двадцать или тридцать назад мы с этим человеком участвовали во многих делах. Он пьяница и картежник…

Старик некоторое время сидел в глубокой задумчивости.

— Если этот человек придет сюда, не впускайте его. И скажите, что вы ни о ком ничего не знаете… Он не воспользовался удачей, когда она ему улыбалась, и должен пенять исключительно на себя… Он мог бы стать богачом, но продал все свои акции… Пьянство его погубило…

Вдруг старик как бы вспомнил о присутствии слуги и закричал:

— Почему вы здесь?.. Вон отсюда!

После ухода Уолтерса Трэнсмир около получаса сидел неподвижно, погруженный в свои мысли. Затем встал, подошел к маленькому бюро и, открыв его, вынул небольшую фарфоровую чернильницу, наполовину наполненную индийскими чернилами, и лист толстой почтовой бумаги.

Усевшись за стол, он начал писать по-китайски, с правого верхнего угла, и, спускаясь все ниже, испещрил весь лист таинственными знаками. Тогда он вынул из жилетного кармана крошечную печать и приложил ее в углу страницы. Этой печати Трэнсмира было достаточно для оплаты в Китае чека на фантастические суммы. Имя его было известно всем от Шанхая до Фи-Чена. Старик сложил письмо и подошел к камину. Уолтерс, наблюдавший за ним через стекло в верхней части двери, в этот момент потерял его из виду. Когда Трэнсмир вернулся в поле его зрения, бумаги у него в руках уже не было.