в свою очередь, посещал музыкальные вечера в доме Серова, был знаком с его женой Серовой (урожд. Бергман) Валентиной Семёновной (1846–1924) — первой русской женщиной-композитором. По воспоминаниям Н. Н. Фон-Фохта, писатель «из русских композиторов очень любил произведения Глинки и Серова, в особенности оперу последнего “Рогнеда”» [Д. в восп., т. 2, с. 55]. Известно 3 письма Серова к Достоевскому 1864–1865 гг.

Симонов Леонид Николаевич

Петербургский врач, в лечебнице которого Достоевский в 1875 г. лечил лёгкие методом сжатого воздуха (под колоколом). О знакомстве с Достоевским во время этого лечения оставила воспоминания Л. В. Головина. Имя Симонова встречается в переписке писателя с женой.

Симонова-Хохрякова Людмила Христофоровна

(урожд. Ребиндер, в первом браке Симонова, во втором — Хохрякова, 1838–1906)

Общественная деятельница, педагог, писательница, автор многочисленных романов и повестей о судьбах русской женщины, опубликованных в журналах «Дело», «Русское богатство» и др. С Достоевским она познакомилась в 1876 г., несколько раз навещала его, удостаивалась продолжительных бесед. Воспоминания об этих встречах-разговорах с писателем она обобщила в очерке «Из воспоминаний о Фёдоре Михайловиче Достоевском», опубликованном в трёх номерах «Церковно-общественного вестника» в феврале 1881 г.

В этих мемуарных набросках есть и портрет Достоевского: «…он страшно изменился. Казался бледным и истомлённым. Говорил совсем шёпотом, задыхался более прежнего и сильнее кашлял. И по лицу видно было, что он близок к концу — и совсем плох. Мне даже вдруг пришла мысль, что он не доживёт до зимы…» И следом Симонова-Хохрякова тонко подмечает некое мазохистское сладострастие, с каким автор «Записок из подполья» относился к этому вопросу. На её резонный совет — хотя бы переменить квартиру на более удобную, Достоевский впал в истеричное раздражение и закричал: «— А я не хочу <…> не хочу и не хочу <…>. Пусть борьба…» И проницательная женщина домысливает-резюмирует: «Я поняла, что, идя таким путём, он мучает себя, издевается над собой и наблюдает, насколько у него хватит сил, хотя при этом и сознаёт, что вследствие непосильной борьбы наступит конец…» Немало в очерке и любопытных подробностей о работе писателя над «Дневником писателя», над очень волнующей его в то время темой самоубийства:

«— Откуда вы взяли этот “Приговор” <…>? — спросила я его.

— Это моё, я сам написал <…>.

— Да вы сами-то атеист?

— Я деист, я философский деист! — ответил он и сам спросил меня: — а что?

— Да ваш “Приговор” так написан, что я думала, что всё вами изложенное вы пережили сами.

Я стала говорить о том ужасном впечатлении, которое может производить “Приговор” на читателя. Я сказала ему, что иной человек если и не помышлял о самоубийстве, то, прочтя “Приговор”, дойдёт до этой идеи; что читатель, сознав необходимость уничтожения или разрушения, может шагнуть ещё дальше и прийти к убеждению не только покончить с собою, но и порешить с другими, близкими ему, дорогими людьми и что он не будет в этом виноват, так как в смерти близких желал только их счастья.

— Боже, я совсем не предполагал такого исхода, — сказал он, вскочив с места.

Он начал быстро ходить по комнате, почти бегать, волновался до того, что дошёл до какого-то исступления, и то ударял себя в грудь, то хватался за волосы.

— И ведь это не вы первая, — сказал он, остановившись передо мною на одну секунду, — мне уж говорили об этом, и, кроме того, я получил письмо.

И снова забегал, чуть не проклиная себя.

— Меня не поняли, не поняли! — повторял он с отчаянием, потом вдруг сел близко ко мне, взял меня за руку и заговорил быстрым шепотом:

— Я хотел этим показать, что без христианства жить нельзя, там стоит словечко: ergo; оно-то и означало, что без христианства нельзя жить. Как же это ни вы, ни другие этого словечка не заметили и не поняли, что оно означает?

Потом он встал, выпрямился и произнёс твёрдым голосом:

— Теперь я даю себе слово до конца дней моих искупать то зло, которое наделал “Приговором”.

Последние произведения Фёдора Михайловича действительно носили на себе до такой степени религиозный характер, что недруги Достоевского, глумясь над ним, прозвали его ханжой…» [Д. в восп., т. 2, с. 346–355]

Конечно, воспринимая этот рассказ, надо делать скидку на простодушие и некоторую экзальтированность писательницы.

Рассказ Симоновой-Хохряковой о побеге своей дочери из дому Достоевский использовал в ДП за 1876 г. (дек., гл. 2, «Анекдот из детской жизни»). Сама Симонова-Хохрякова послужила, в какой-то мере, прототипом госпожи Хохлаковой из «Братьев Карамазовых».

Сиряков Михаил Никитич

(1824–1878)

Владелец (совместно с Н. П. Кораблевым) книжного магазина на Большой Морской в Петербурге, в котором в 1870-е гг. продавались сочинения Достоевского.

«Складчина»

Сборник, вышедший в Петербурге в 1874 г. В 1873 г. в Самарской губернии разразился жесточайший голод. Столичные писатели решили издать сборник в пользу голодающих. В редакционный комитет вошли И. А. Гончаров, А. А. Краевский, Н. А. Некрасов, А. В. Никитенко, П. Е. Ефремов (секретарь), В. П. Мещерский (казначей). Достоевский для сборника написал «Маленькие картинки (В дороге)», о ходе работы над которым можно проследить по его переписке этого периода с Гончаровым. Всего в «Складчине» приняли участие 48 писателей самых разных направлений, в том числе И. С. Тургенев, М. Е. Салтыков-Щедрин, А. Н. Островский, А. Н. Плещеев и др. Сборник вышел в конце марта 1874 г. и встретил почти единодушные сочувственные отклики во многих изданиях.

Славянофильство

Течение русской общественной мысли XIX в., отстаивающее, в противоположность западничеству, особые, самобытные, внеевропейские пути развития России, идеализирующее допетровскую Русь, патриархальное крестьянство. У истоков славянофильства во 2-й пол. 1830-х гг. стояли А. С. Хомяков и И. В. Киреевский. Позднее лидерами славянофильства были братья И. С. Аксаков и К. С. Аксаков, Ю. Ф. Самарин. Почвенничество Достоевского во многом было близко славянофильству, но имелись и расхождения, которые и обозначились в ходе полемики журналов «Время» и «Эпоха» со славянофильской газетой «День», в таких статьях самого Достоевского, как «Последние литературные явления. газета “День”», «Два лагеря теоретиков (по поводу “Дня” и кой-чего другого)», «Журнальная заметка. О новых литературных органах и о новых теориях», «Славянофилы, черногорцы и западники» и др.

Сливицкий Алексей Михайлович

(1850–1913)

Детский писатель, один из ближайших помощников председателя комиссии по открытию памятника А. С. Пушкину в Москве Л. И. Поливанова. О своих встречах с Достоевским на Пушкинских торжествах 1880 г. рассказал в мемуарном очерке «Из моих воспоминаний о Л. И. Поливанове (Пушкинские дни)», опубликованном в «Московском еженедельнике» (1908, № 46, 22 нояб.). Помимо подробностей небывалого успеха «Пушкинской речи» писателя, Сливицкий приводит интересные подробности, оставшиеся незамеченные широкой публикой: «На мою долю выпало в этот день доставить из Благородного собрания в Лоскутную гостиницу венок, поднесённый Ф. М. Достоевскому после его памятной речи. Мы подъехали к Лоскутной