Не успел я поближе познакомиться с делом о «Крейсерке», прочесть все бумаги и переписку, как меня окружили все товарищи и сослуживцы, одни поздравляли, другие завидовали, один даже просил, чтобы я сказался больным или отказался и таким образом дал бы ему возможность идти в экспедицию. Немедленно же мы с А.А. Бунге стали готовиться. Нашелся японец, говоривший по-русски и бывавший на острове Мацмае (Иезо) несколько раз, мы его стали расспрашивать, что и как там, на севере Японии. Он нам наговорил немало страшных слов; там де и медведи, и холода, и льды подходят с Сахалина, и снега большие, и пища состоит всего из риса и соленой рыбы... приходилось серьезно готовиться к борьбе со всякими медведями, морозами и соленой рыбой.

Имеемые под руками сведения о гибели «Крейсерка» были так неясны, что нам предстояло прежде всего собрать более точные сведения, для чего надо было быть в Токио, в посольстве. Кроме того, ничего теплого в Нагасаки нельзя было приобрести, там всякий старается, напротив, сбыть все теплое, так жарко в этой чудной бухте, окруженной горами и теплым течением Куросива.

Накупив себе всяких консервов с весьма заманчивыми этикетками и сдав их на пароход «Владивосток», который должен был нас сопровождать в экспедицию и встретиться с нами в Хакодате, мы вдвоем, т.е. А.А. Бунге и я, отправились в Токио в надежде узнать через посольство что-либо новое о судьбе «Крейсерка», а главное — приобрести что-нибудь из теплого платья.

Матрос Ощепков тоже был назначен на «Владивосток» и должен был нас сопровождать уже из Хакодате дальше на север. 14 декабря мы перебрались на пароход компании «Peninsular and Oriental» — «Verona». «Нахимов» почти в полном составе провожал меня, и у трапа всякий наперерыв высказывал свои добрые пожелания и надежды на возвращение Филиппова.

В 4 часа «Verona» снялась с якоря. Нам предстояло идти внутренним Японским морем через пролив Симоносеки — в Кобе. Только что мы вышли из Нагасаки, как получили свежий NW; пока сигарообразный пароход, которого длина превышает ширину более чем в 10 раз (396' длины и 36' ширины), шел против волны, было еще ничего, но когда мы повернули и волна стала бить прямо в бок, нас стало сильно «мотать», правда не долго, уже в 7 часов утра 15-го мы вошли в Симоносеки и пошли этим чудным морем, разделяющим Киу-Сиу от Ниппона и Сикок, где не бывает зыби и несносный свежий ветер NW стих.

Надо отдать справедливость «Veron-е»: она могла бы спорить по своей чистоте с любым военным судном и на комфорт пассажира обращено большое внимание, если не считать преследования курения, даже на верхней палубе и разрешения этого невинного занятия только в smoking- room, на самой корме судна.

Чтобы выиграть время, мы решили из Кобе отправиться в Токио по железной дороге. Не всякому из нашего брата, моряков, удается проникнуть в глубь страны, и мы большей частью составляем себе понятие о Дальнем Востоке по его полуевропейским портам и, конечно, из чтения всевозможных описаний; нам же выпала возможность хотя и мимолетно, но все же взглянуть, как живут люди и внутри острова Ниппона. Железная дорога от Кобе до Иокогамы выстроена сравнительно недавно. Кто был в Японии, знает, как она гориста, вследствие ее вулканического происхождения, поэтому даже обыкновенные шоссейные дороги весьма круты и трудны для передвижения, следовательно, проведение железной дороги должно было представить немало затруднений. Дорога выстроена японскими инженерами и выстроена безукоризненно, в постройке ее участвовали только одни японцы, результатом чего было, что дорога обошлась в 30 000 иен — миля, т.е. 22 800 металлических рублей — верста. Эти сведения дал мне вице-губернатор Хакодате г. Фтацуки, бывший долгое время секретарем японского посольства в Петербурге и прекрасно говорящий по-русски. Поезд, к сожалению, выходил вечером, так что много мне не удавалось видеть, но зато можно было чувствовать, через сколько мостов, насыпей, выемок и тоннелей мы проскочили. Около 5-ти часов утра на другой день я проснулся и мог воочию убедиться, как мастерски обойдены все трудности, представляемые гористой местностью. Глядя вперед, казалось, что поезд должен удариться об отвесную скалу, вместо чего он нырял в черную дыру тоннеля. Выйдя из тоннеля, он попадал на высокий мост, а с моста — в громадную выемку. Утро было прекрасное, ясное, и красавица Фунияма (видимая в ясную погоду за 60 миль) показалась во всей своей красе с шапкой из тучек на вершине. При восходе солнца белая вершина окрасилась сначала в розовый нежный цвет, потом понемногу заиграли на ней золотые лучи, и наконец она стала ослепительно бела — картина, напоминающая восход солнца на Эльборусе. Обходя побережье Фуниямы, стали попадаться долины, в которых, как муравьи и, по- видимому, круглый год, копошатся японцы. Население в местах, где возможно хлебопашество, довольно густое. В самой маленькой долине можно насчитать по 5—6 деревень в 10—20 домов каждая. Владение землями здесь можно считать разве квадратными саженями, строго и правильно разделенными на участки. В каждом таком участке копается вся семья японца, то приготовляя пашню на лето, то засевая ее, то прочищая канавки для орошения. Сеют они грядками все, даже ячмень. Главные продукты — рис, овощи и ячмень. В какое недоумение пришел бы русский мужик, увидев такую тесноту. А сколько тщательного труда прикладывает всякий японец, работая над каждой грядкой и канавкой, и как дешево оценивается весь этот труд!

Дорога узкоколейная и вагоны американского образца, но без купе; по бокам в длину вагона — диваны с откидными ручками, так что и спать возможно, если немного народа; в ноги ставится грелка, что, однако, не мешало нам мерзнуть, хотя в этой местности и не бывает морозов. Выстроив такую дорогу, затратив столько сил и денег, японцы все-таки не избежали крупной ошибки: дорога стратегическая и не приспособлена для перевоза тяжелой артиллерии; тоннели малы, мосты слабы, повороты круты; они об этом хватились, когда она была уже наполовину выстроена.

На одной из станций, рано утром, где поезд стоял около часа, разносчики, визгливо выкрикивая, предлагали японский чай и деревянные коробочки с готовым рисом и прибавлением к нему всяких трепангов, морских животных и грибов. За баснословно дешевую цену, 2 цента (3 коп.), нам дали каждому чайник с чаем и чашечку, все это на деревянном подносе и в вечное и потомственное владение.

17-го декабря мы прибыли в Токио. Сведения посольства были иные, чем те, что были у нас. Так как последние известия с маяка Крильон говорили, что «Крейсерок» пошел 25-го октября по курсу SO и труп Иванова выкинуло недалеко от мыса Соя, то мы рассчитывали, что и судно выкинуло по восточную сторону северной оконечности Мацмая, в посольстве же мы узнали, что труп был выкинут неизвестной национальности, парусное судно разбилось на северо-западной стороне Мацмая, и на одной почти параллели с южной оконечностью острова Рейсири. Там же мы узнали, что нам предоставлено идти самостоятельно, ибо пароход «Владивосток» в день нашего ухода из Нагасаки получил аварии и не мог нас сопровождать, а повреждение было довольно серьезное, и починка его должна была занять много времени, которого нам нельзя было терять.

В Токио есть много японцев, говорящих по-русски; эти господа наперерыв старались помочь нам, кто сведениями о Мацмае, кто советами, кто розысками теплого платья, которого мы все-таки еще не раздобыли. Один из них хотел облагодетельствовать меня полушубком, приобретенным им в Сибири. Он дал мне письмо для передачи кому-то, живущему где-то на Мацмае; по этому письму я, мол, сейчас получу полушубок. Комбинация показалась мне не совсем верной. «Вы только покажите это письмо вашему переводчику, он все вам устроит», успокаивал любезный японец. Но история получения полушубка кончилась совершенно неожиданно для его владельца. Чтобы крепче было, он написал второе письмо, но уже открытое и тому же лицу с подтверждением того же, что и в моем письме. В конце концов мы не попали к этому «кому-то», а с открытым письмом к нему явился новый «кто-то» и преспокойно взял себе полушубок от моего имени. Так и пропал сибирский полушубок!