3 июля 1918 г. в Оренбург вошли войска оренбургского казачества. Город был объявлен на военном положении. 4 июля приказом № 2 временно занимающего должность войскового атамана К. Л. Каргина и уполномоченного КОМУЧа по Оренбургской губернии П. В. Богдановича в городе была введена смертная казнь за нападение на членов войска и других должностных лиц и за сопротивление им, умышленные убийства, грабежи, поджоги, разбои, участие в «шайке, именующей себя большевиками», укрывательство комиссаров, красноармейцев, красногвардейцев, возбуждение вражды между классами, призывы к стачке, за святотатство без различия вероисповедания, хранение огнестрельного и холодного оружия без разрешения[456].

Заняв Оренбург летом 1918 г., оренбургские казаки арестовали коммунистов и красногвардейцев, не успевших уйти из города с частями Красной армии. 3 июля в Бердах была расстреляна большая группа коммунистов и сочувствующих Советской власти. В память о жертвах белогвардейского террора в поселке Берды на братской могиле воздвигнут обелиск. На обелиске была помещена следующая надпись: «Здесь захоронены жертвы белогвардейского террора, расстрелянные третьего июля 1918 года. Полубояров Ф. С., Блинов А. Е., Ситников И. Д., Иванов Н. И., Сухоруков, Вясков (отец), Вясков (сын), Ларионов Е. С., Сапфуй, Чаге Г. 3.».

Спустя неделю, 11 июля, на рабочие районы Оренбурга атаманом А. И. Дутовым будет наложена контрибуция в 200000 рублей[457].

Через месяц приказ Каргина расширил приказ № 2 приказом № 21 (от 4 августа) за подписью войскового атамана А. И. Дутова. В новом приказе говорилось, что в дополнение к приказу № 2 к смертной казни и лишению всего имущества приговариваются за бунт и подстрекательство к нему, а равно за всякое сопротивление власти, за истребление складов, за приведение в негодность средств телеграфной и телефонной связи, за участие в скоплении народа, противодействие вооруженной силе, за уклонение от воинской службы или временное уклонение от нее[458]. Согласно следующему приказу атамана А. И. Дутова, за № 22, расстреливались на месте преступления все мешочники, с последующей информацией о таких случаях атаману. Следует отметить, что впоследствии приказы № 2 и № 21 в середине августа 1918 г. (после почти полуторамесячного выполнения) будут отменены КОМУЧем[459].

Количество арестованных и расстрелянных людей атаманом Дутовым и его подчиненными в Оренбурге в этот и последующий период до сих пор являются предметом дискуссий. Связано это с тем, что полной судебной документации за весь семимесячный период пребывания дутовской администрации не сохранилось. Особенно важные месяцы для выявления карательной практики после занятия города (июль-август) и в последние месяцы пребывания в ней отсутствуют. Известно только, что сам Дутов отмечал, что в июле 1918 г. он только за отказ выступить против большевиков расстрелял 200 казаков и за неисполнение приказа одного офицера. Позднее, по поводу этого случая, атаман А. И. Дутов заявлял в интервью омской газете: «Мне дорога Россия, и патриоты, какой бы партии они ни принадлежали, меня поймут, равно как и я их. Но должен сказать прямо: я сторонник порядка, дисциплины, твердой власти, а в такое время, как теперь, когда на карту ставится существование целого огромного государства, я не остановлюсь и пред расстрелами. Эти расстрелы не месть, а лишь крайнее средство воздействия, и тут для меня все равны, большевики и не большевики, солдаты и офицеры, свои и чужие. Недавно по моему приказу было расстреляно двести наших казаков за отказ выступить активно против большевиков. Расстрелял я и одного из своих офицеров за неисполнение приказа. Это очень тяжело, но в создавшихся условиях неизбежно»[460].

Перенос расстрельной практики «первых дней» на все дутовское правление, безусловно, неправомерен. Однако и обратные попытки переноса практики репрессий наиболее стабильного периода на весь период правления Дутова представляются исторически маловероятными. Подобный подход характеризует фундаментальную во многих других отношениях монографию А. В. Ганина. Согласно выявленной им в архивах сохранившейся статистике деятельности военно-полевого суда при штабе Оренбургского казачьего войска в период с сентября по 12 декабря 1918 г., при рассмотрении 202 дел (по ним проходило 306 человек) к смертной казни было приговорено 116 человек[461]. Приведенные цифры, с точки зрения А. В. Ганина, с учетом, что «вряд ли в те месяцы, за которые статистика отсутствует, количество смертных приговоров было существенно большим», позволяют ему говорить об отсутствии массового террора в городе. Также эти цифры, по мнению Ганина, опровергают заявление оренбургского исследователя Л. И. Футорянского о расстреле каждого сотого жителя (при населении города примерно в 155 тысяч человек)[462].

Между тем данные А. В. Ганина, на наш взгляд, неправомерно распространяют уровень выявленных им осенних репрессий на лето 1918 г. и зиму 1918–1919 г., т. е. на месяцы утверждения дутовского режима и последних недель его пребывания на оренбургской земле. Отсутствие необходимых источников все же не избавляет исследование от необходимости видеть разницу в политическом моменте и практике террора. На наш взгляд, вся практика белых репрессий неизменно показывает больший уровень репрессий в подобные периоды.

Также А. В. Ганин не учитывает погибших в оренбургской тюрьме в результате пыток, побоев, болезней и т. д., которые в статистику военно-полевого штаба не вошли. Так, согласно данным советского издания, «Только в Оренбургской тюрьме в августе 1918 г. томилось свыше 6 тыс. коммунистов и беспартийных, из которых 500 человек было замучено при допросах. В Челябинске дутовцы расстреляли, увезли в тюрьмы Сибири 9 тыс. человек»[463]. Отметим и своеобразный подбор заложников казаками: «из кандидатов в будущие комитеты бедноты и комиссары»[464].