Но «сладкой» Елена Сергеевна никогда не была. Она спорила с Булгаковым очень. В ее любви не было этого умиления и попыток подпеть, подлизаться. Она была равной, никогда не прислуживала ему.

На момент нашего знакомства Елена Сергеевна похоронила старшего сына Евгения. И я удивлялась, почему она так спокойно об этом говорит.

«Просто я знаю, что мы с ним обязательно увидимся там», — объясняла она, указывая куда-то вверх.

Конечно же мы много говорили о Михаиле Афанасьевиче. Он был смыслом ее жизни, и она просто не могла не говорить о нем. Вспоминала, как он пошел работать в Художественный театр. Это случилось после звонка Сталина.

Во МХАТе он играл в «Записках Пиквикского клуба».

Я видела несколько раз этот спектакль. Блистательно было…

* * *

Из Дневника Елены Сергеевны

«Он лег после обеда, как всегда, спать, но тут же раздался телефонный звонок, и Люба его подозвала, сказав, что из ЦК спрашивают.

М. А. не поверил, решил, что розыгрыш (тогда это приделывалось, и взъерошенный, раздраженный взялся за трубку и услышал:

— Михаил Афанасьевич Булгаков?

— Да, да.

— Сейчас с вами товарищ Сталин будет говорить.

— Что? Сталин? Сталин?

И тут же услышал голос с явным грузинским акцентом:

— Да, с вами Сталин говорит. Здравствуйте, товарищ Булгаков (или — Михаил Афанасьевич — не помню точно).

— Здравствуйте, Иосиф Виссарионович.

— Мы ваше письмо получили. Читали с товарищами. Вы будете по нему благоприятный ответ иметь… А может быть, правда — вас пустить за границу? Что — мы вам очень надоели?

М. А. сказал, что он настолько не ожидал подобного вопроса (да он и звонка вообще не ожидал) — что растерялся и не сразу ответил:

— Я очень много думал в последнее время — может ли русский писатель жить вне родины. И мне кажется, что не может.

— Вы правы. Я тоже так думаю. Вы где хотите работать? В Художественном театре?

— Да, я хотел бы. Но я говорил об этом, и мне отказали.

— А вы подайте заявление туда. Мне кажется, что они согласятся. Нам бы нужно встретиться, поговорить с вами…

— Да, да! Иосиф Виссарионович, мне очень нужно с вами поговорить.

— Да, нужно найти время и встретиться, обязательно. А теперь желаю вам всего хорошего.

Но встречи не было. И всю жизнь М. А. задавал мне один и тот же вопрос: „Почему Сталин раздумал?“ И всегда я отвечала одно и то же: „А о чем он мог бы с тобой говорить? Ведь он прекрасно понимал после того твоего письма, что разговор будет не о квартире, не о деньгах — разговор пойдет о свободе слова, о цензуре, о возможности художнику писать о том, что его интересует. А что он будет отвечать на это?“

На следующий день после разговора М. А. пошел в МХАТ, и там его встретили с распростертыми объятиями. Он что-то пробормотал, что подаст заявление…

— Да Боже ты мой! Да пожалуйста!.. Да вот хоть на этом… (и тут же схватили какой-то лоскут бумаги, на котором М. А. написал заявление).

И его зачислили ассистентом-режиссером в МХАТ…»

* * *

Елена Сергеевна посвятила всю свою жизнь тому, чтобы роман «Мастер и Маргарита» был опубликован.

Роман, как известно, долго не печатали. И случилось так, что она дала прочесть роман секретарю Константина Симонова. Как ее звали, не знаю, она производила приятное впечатление. Та пришла и сказала «Вы знаете, это совершенно не симоновское направление. Я бы не советовала ему отдавать роман, ему не понравится».

А это был год юбилея Симонова. Елена Сергеевна была приглашена на торжественный прием. В перерыве Симонов подошел к ней: «Елена Сергеевна, я знаю, что у вас есть роман Булгакова. Я бы очень хотел его прочитать».

Она ему ответила: «Вы знаете, люди, которые вас хорошо знают, читали роман и считают, что он не в вашем вкусе, вам не понравится. А так как каждый отказ для меня удар, я бы не хотела это еще раз испытать».

Симонов сказал: «Елена Сергеевна, я уезжаю на целый месяц в отпуск. Буду один. Я буду читать. Приеду и вам сразу позвоню. Я вас прошу, дайте, ну дайте мне почитать».

Елена Сергеевна дала. И весь этот месяц я очень часто встречалась с ней. Ей, наверное, было трудно ждать решения Симонова, она переживала.

Ее близкие друзья слишком хорошо знали ее историю, а со мной можно было говорить обо всем, потому что все было внове. Она рассказывала, и ей становилось легче.

Я узнала, как они встретились с Булгаковым, как подолгу разговаривали, и понимали, что не просто симпатизируют друг другу…

А через несколько дней у нее раздался телефонный звонок от Симонова. Тот пришел в полный восторг от романа Булгакова и сказал, что «Мастер и Маргарита» обязательно будет напечатан в одном из ближайших номеров журнала «Москва». И так оно и произошло.

Вернувшись в Москву, Симонов сам отправился к Попкову, главному редактору журнала. «Хочешь прославиться?» — спросил Симонов редактора. Тот очень даже хотел. Симонов написал предисловие, и роман был напечатан.

«Мастера и Маргариту» читала вся Москва. Мой племянник до четырех утра не ложился спать. Когда я начинала на него ругаться, он отвечал: «Кота пришли арестовывать! Как я могу лечь спать?» И я разрешала ему читать по ночам.

Хотя роман нравился не всем. Елена Сергеевна вспоминала, что Ильф и Петров советовали ей, чтобы она убрала из романа все, что касается Христа и Понтия Пилата. Тогда, мол, роман станет интереснее.

Но она, конечно, ни на какие сокращения пойти не могла.

В романе ведь немало автобиографических деталей. Булгаков изобразил в «Мастере…» не только свой роман с Еленой Сергеевной, но и критиков, которые уничтожали его. Изменив, правда, их фамилии. Например, начальник репертуарного комитета Литовский, запрещавший пьесы Булгакова, стал в романе критиком Латунским.

Прообразом Маргариты конечно же была Елена Сергеевна. Она в самом деле любила желтые цветы. И именно с таким букетом по Тверскому бульвару шла Маргарита, когда ее впервые увидел Мастер…

Елена Сергеевна рассказывала мне, что познакомились они в гостях у общих знакомых, куда поначалу ни она, ни, как потом оказалось, Михаил Афанасьевич идти не хотели. Но в итоге пошли, увидели друг друга и…

«Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих! Так поражает молния, так поражает финский нож!» («Мастер и Маргарита»).

Елена Сергеевна, разумеется, слышала к тому времени имя Булгакова. В том числе и от своей родной сестры Ольги Бокшанской, которая работала в Художественном театре и была личным секретарем Владимира Ивановича Немировича-Данченко.