Хозяйка «Брайарса» испугалась, что сейчас разрыдается и прикрыла глаза тончайшим воздушным носовым платком.

— Для нас была честь оказать вам гостеприимство, и нам было приятно с вами общаться. Мы будем очень скучать по вас.

— Мадам, меня мучит предчувствие. Я больше никогда сюда не вернусь.

Бетси собиралась перевести эту фразу, но она тоже чуть не разрыдалась. Наполеон помолчал, а потом закончил;

— Несчастья сделали меня сентиментальным. Мне хочется в последний раз пройтись по парку и саду, чтобы потом все стояло у меня перед глазами. Пойдем со мной, моя малышка, — попросил он Бетси. — Мы вместе погуляем в последний раз.

И они молча отправились в последнюю прогулку.

Несколько повозок, доверху нагруженные вещами императора, стояли у домика. Маркиз Ла Касе вышел из домика и быстро оглянулся вокруг. Он делал вид, что не видит мадам Бэлкум. Он втянул понюшку табака и небрежно повел платком по галстуку.

— Эманюэль! — позвал Ла Касе.

Окошко на чердаке отворилось.

— Да, отец!

— Ты закончил упаковывать веши? Ты слишком долго возишься.

— Отец, я все закончил. Мне осталось только сменить одежду.

— Какая чушь! Зачем? — возмутился отец. — Ты поедешь со мной в той одежде, которая на тебе надета.

— Но отец, — запротестовал мальчик. — На мне надета старая одежда.

— У тебя есть только еще один пиджачок, и я не позволю, чтобы ты ехал по пыли в нем. Спускайся сейчас же!

Эмануэль подошел к входной двери и осторожно из нее выглянул. Когда он удостоверился, что фигуры Бетси и Наполеона скрылись вдали, он осторожно вышел во двор.

Мальчик понимал, что выглядит неважно, поэтому спрятался за какой-то высокий шкаф, стоявший в глубине повозки.

Вещи Наполеона продолжали упаковывать, и мадам Бэлкум услышала шум в кухне. Там звучали голоса. Большинство из голосов она узнала, но некоторые из них были явно голосами французов. Беседа прерывалась взрывами хохота. Мадам уже собиралась пойти проверить, в чем дело, когда увидела, как по тропинке, ведущей в кухню, медленно и с чувством достоинства движется плотная фигура Киприани, метрдотеля императора. У него был розовый цвет лица и улыбка Санта Клауса. Фигурой он напоминал бочку, предназначенную для его родного вина.

— Мадам, мы… мы хотим… — но в этот момент его запас английских слов закончился, и он начал что-то быстро говорить по-французски, но мадам Бэлкум ничего не понимала.

Тогда он повернулся и махнул рукой. Под громкие крики одобрения к ним приблизилась процессия. Лепаж, шеф-повар императора, крепко держал один конец длинного блюда, а Перрон, дворецкий, также крепко держал второй конец блюда. Это была забавная пара. В течение тридцати лет Лепаж следил и переворачивал длинный вертел, на котором жарилось большинство блюд, готовившихся для Наполеона, и этого было вполне достаточно, чтобы испортить нормального хорошего повара. В обязанности Перрона входило проверять и отсеивать посетителей, которые под любым предлогом желали проникнуть к императору, поэтому он с подозрением относился к любому представителю человеческой расы. Но сейчас они оба пытались улыбаться.

На блюде лежал не торт, а удивительное произведение искусства. Торт был более трех футов высотой и украшен розовым кремом. Его также украшали карамель, леденцы, сахарные фигурки и кусочки корицы. Верх торта украшала сверкающая корона из жженного сахара.

Лепаж и Перрон отнесли этот шедевр кулинарии к столу, стоявшему под деревом, и осторожно водрузили на него блюдо.

— Добрейшая мадам, — продолжил Киприани. — Это наша благодарность и выражение, как это… уважения.

Все начали кланяться. Слуги Бэлкумов, которые до этого держались позади, начали аплодировать. Менти Тиммс даже изобразил несколько танцевальных па. Оба сына мадам Бэлкум быстро появились рядом. Они начали кругами ходить вокруг стола, им не терпелось попробовать удивительный торт.

У мадам Бэлкум повлажнели глаза, и она объявила всем, что ее глубоко растрогало их внимание. Ей никогда не приходилось видеть подобного торта и, видимо, в будущем она также не увидит ничего похожего. Потом она добавила, что всем очень жаль, что их покидает свита Наполеона.

Французы низко поклонились и ушли, а слуги Бэлкумов отправились на кухню. Младшие сыновья с трудом повиновались приказанию учителя продолжить занятия.

Джейн не сводила взгляд широко раскрытых глаз с произведения кулинарного искусства.

— Его можно есть?

— Вскоре от торта не останется ни крошки.

В этот момент появился бравый Гурго. На нем был настолько облегающий темно-синий мундир, что он чуть не лопался по швам.

Он остановился и поднял руку в воздух. Его грум понял приказание. К Гурго подвели коня, и он взлетел в седло, хотя обтягивающий мундир мешал его движениям.

Гурго широко раскрыл глаза, увидев розовый торт, но он проехал мимо мадам Бэлкум и ее дочери, будто они не были ему известны. Добравшись до главной дороги, он пришпорил коня и исчез в облаке пыли.

— Боже! Какие ужасные манеры! — заметила госпожа Бэлкум. — Джейн, он даже не взглянул на тебя, а мне казалось… Ну-у-у, мне показалось, что он интересовался тобой.

— Так оно и было, — ответила дочь. — Но меня он абсолютно не интересовал, и я дала ему это понять. Видимо, он сильно разозлился. Эти офицеры считают себя неотразимыми. До меня дошли слухи, что он пытался ухаживать еще кое за кем.

Все повозки отправились в путь, и скрип колес уже не был слышен, когда Наполеон и Бетси возвращались с прогулки по саду. Император с мрачным видом пошел к летнему домику. Бетси даже не взглянула на торт и исчезла в доме. Джейн посмотрела на мать и тоже пошла в дом. Через несколько минут она возвратилась с расстроенным видом.

Аршамбо подъехал в карете императора и вышел из нее. Вскоре появился Наполеон в парадной форме. Грудь у него сверкала от наград.

— Дорогая мадам, я надел эти награды в вашу честь, — сказал император, указывая на сверкающие драгоценными камнями награды. Он поцеловал мадам Бэлкум руку, а потом продолжал на английском, стараясь правильно употреблять слова. — Как я могу вас отблагодарить за все, что вы для меня сделали? Я был здесь очень счастлив и не думаю, что смогу в будущем оставаться таким счастливым.

— Но мы будем с вами часто встречаться?

— Это зависит не от меня. Мне не позволят свободно передвигаться по острову, и меня станут сильно охранять. — Он обратился к Джейн, стоящей возле матери. — Вы, мадемуазель Джейн, вы тоже были ко мне добры, и я буду скучать без вас, — он оглянулся.

— А где же Бетси-и? Неужели она не желает со мной попрощаться?

— Нет, генерал Бонапарт, — ответила Джейн. — Она не спустится вниз: Бетси лежит в постели и рыдает.

Адмирал Кокберн взял с собой английскую газету, отправляясь навестить семейство Бертранов в их маленьком жалком домике под названием Хаттс Гейт. Он положил газету на стол. Она была свернута так, чтобы было можно прочитать длинную статью.