Первые дни пребывания в дивизии ушли у генерала на знакомство и изучение груды приказов и директив, которые поступили в штаб во время его отсутствия. Из всех наиболее интересными были два документа. В первом говорилось, что Верховный главнокомандующий разрешил отпуска офицерам действующей армии сроком до двух недель. Однако в кавалерийских полках в отпуск можно было отправлять только по одному офицеру. Другой требовал приостановить награждение штабных офицеров, адъютантов и ординарцев, имеющих три и более награды, независимо от их заслуг.

Вскоре генерал-майор Маннергейм приказом командующего фронтом был временно назначен командиром 2-го кавалерийского корпуса, который получил направление на участок генерала Владимира Май-Маевского. Этот человек вошел в историю Гражданской войны в России как командующий Добровольческой армией в составе Вооруженных сил Юга России и отстраненный от этой должности в 1919 году. Май-Маевский, страдавший частыми и безудержными запоями, умер от разрыва сердца, когда остатки армии генерала Врангеля покидали Севастополь.

Узнав, что части генерала Май-Маевского прорвали фронт врага у селения Гайворонки, Маннергейм вместе с белгородскими уланами и Туркестанской конной батареей выехал к месту прорыва, приказав подтянуть туда остальные части корпуса.

Конная группа Маннергейма продвигалась лесом, испускавшим последние волны теплого аромата. Солдаты ради маскировки украсили себя зеленью, не забыв вплести еще зеленые ветки в хвосты и гривы своих лошадей.

— Ваше превосходительство, — обратился адъютант к генералу, — вы слышите, какие запахи?

— Слышу, — усмехнулся Маннергейм, — пахнет хорошим отступлением.

Вскоре на небе появился немецкий самолет-разведчик, но он, не заметив конницу, прошел стороной.

— Черт знает что! — ругались солдаты. — Это какое-то осиное гнездо, четвертый аэроплан с утра.

Небольшое, но очень живописное селение Гайворонки имело около 30 утопающих в вишневых садах домов. Оно находилось как бы в «мешке», имея с запада и востока большие рощи, занятые врагом.

Генерал Май-Маевский встретил барона на своем командном пункте, в двух километрах от селения. Обсудив ситуацию, генералы решили, что части корпуса Маннергейма двинутся на главные позиции немцев, как только полки Май-Маевского выбьют противника хотя бы из одной рощи. Атаку наметили на два часа дня, к моменту сосредоточения корпуса в южной части селения Гайворонки.

В полдень один из офицеров штаба Май-Маевского пригласил генерал-майора Маннергейма к телефону, но связь неожиданно оборвалась. Пока телефонисты чинили линию, зачищая провода зубами и употребляя винтовочный шомпол в качестве заместителя, генерал продумал тактику наступления своего корпуса.

Через полчаса, когда телефонную связь восстановили, Маннергейм услышал вкрадчиво-любезный голос командира 11-го армейского корпуса, который находился в 40 километрах от Гайворонок. По какой-то странной прихоти начальника штаба армии Маннергейм подчинялся этому корпусу.

— Здравствуйте, барон, мне доложили, что вы уже сосредоточили свои дивизии у Гайворонок. Чтобы облегчить тяжелое положение полков Май-Маевского, о котором мне сообщили, немедленно атакуйте врага.

— Ваше высокопревосходительство, мы с Май-Маевским приняли общее решение, что я атакую врага после того, как он захватит рощу около Гайваронок.

— Я имею от Май-Маевского другую информацию.

— Ваше высокопревосходительство, прошу отменить ваш приказ об этой атаке. Даже малейшей надежды на успех операции у меня нет. Это связано с тем, что перед атакой основных немецких позиций мои полки под губительным перекрестным огнем врага должны пройти большие участки открытой местности и узкий мост. Я потеряю всю свою кавалерию, и атаковать немцев будет некому.

— Генерал Маннергейм, мой приказ остается в силе, выполняйте его. Желаю успеха.

Маннергейма до глубины души возмутило двуличие Май-Маевского, хотя о его «деяниях» в Галиции он был хорошо осведомлен. Неожиданностью для барона оказалось появление в его штабе двух командиров сотен Кабардинского туземного полка с приказом, который гласил: «Согласно решению командира 11-го армейского корпуса вы включаетесь в состав корпуса Маннергейма и вместе с ним в два часа дня атакуете врага…»

— Ничего, — подумал Маннергейм, — терять своих солдат под пулями врага я не буду, как бы ни хотели мои начальники, буду тянуть время до наступления темноты, а там посмотрим.

Собрав подчиненных ему командиров дивизий, бригад и полков, генерал детально отработал вместе с ними тактику предстоящей атаки на немецкие позиции без участия полков Май-Маевского.

Было решено, как только стемнеет, подтянуть для стрельбы прямой наводкой конные батареи и пулеметные команды ближе к позициям неприятеля, расположенным в рощах. По сигналу красной ракетой открыть ураганный огонь продолжительностью 30 минут, затем в конную атаку на рощи бросить кабардинцев. Когда они будут громить врага с запада и востока, незаметно между ними провести шесть эскадронов белгородских улан и неожиданно атаковать главные позиции немцев. Остальные части корпуса оставить в резерве и при необходимости постепенно вводить в бой.

На позиции медленно опустились сумерки. Маннергейм с офицерами штаба и связистами занял выносной командный пункт. Воцарилась глубокая тишина. От узкой речонки наплывала холодная сырость. Конница сосредоточилась для атаки.

— Ракету! — громко скомандовал генерал.

Артиллеристы, поддержанные пулеметчиками, открыли прицельный, прямой наводкой огонь по позициям врага, засевшего в рощах. Яркие вспышки разрывов снарядов освещали падающие деревья и комья земли.

— Атака! — произнес Маннергейм, затем добавил: — Лошадь!

Кабардинцы, как вихрь, грозный и беспощадный, ринулись к рощам. Характерные восточные подвижные лица воинов приняли какое-то сатанинское выражение. Глаза горят, точно уголья, рот искривлен в злобной гримасе, сквозь зубы несется кошмарный вой.

Низко склонившись к передним лукам седел, почти сливаясь с лошадьми, кабардинцы мгновенно опрокинули врага, который, бросая оружие, устремился в бегство. Пленных не брали. Путь на немецкие позиции, которые смутно угадывались вдали, был открыт.

Маннергейм быстро вскочил на коня и скомандовал: «Уланы, вперед!» Не по долгу своей службы и не в назидание солдатам ходил в атаки генерал, а потому что смертельная опасность не только повышала в нем чувство жизни, но и наполняло его душу какой-то жуткой радостью человека, заглянувшего в бездну.

Миновав с белгородскими уланами рощи, где кабардинцы завершали свои счеты с врагом, генерал передал командование полковнику Чигирину, а сам вернулся на командный пункт.

Появление в темноте русской конницы для немцев было полной неожиданностью. Эффект внезапности показал свое преимущество. Бросая оружие и сдаваясь в плен, немцы постыдно бежали, а ведь это был, как установили при допросе пленных, гвардейский полк.