Я повторил «мёрфи» — у меня в запасе было еще четверть часа. А, может быть, странное смущение Николая было связано с чем-то другим? В принципе, он не должен был говорить мне про другой аврал — какое мое дело? Он прокололся и тут же понял это. Что ему оставалось? Предупредить меня? Типа: «Только ты никому не говори, что я тебе об этом сказал. А то мне попадет». Он не мальчик, чтобы обращаться с такими просьбами. Да, скорее всего, дело обстояло именно так: он сказал лишнее и тут же пожалел об этом.

Однако в нашем деле интуиция — одно из имен ангела-хранителя. Николая надо было проверить. Оставалось решить, как.

За соседним столиком послышалась английская речь.

— Вы не могли бы это всё теперь смешать? Если, конечно, это входит в ваши обязанности.

Я поднял голову. За соседним столиком, закинув ногу на ногу, курила блондинка в летнем платье. Над ней, чуть склонившись, стоял официант — курчавый молодой алжирец или тунисец, а, может, и марокканец с серьгой в ухе.

— Как-как? — спросил он по-французски и для ясности уточнил на свой счет: — Little English.

— Я вижу!

Как человек, достаточно свободно говорящий на нескольких языках, я считаю своим христианским долгом способствовать взаимопониманию между людьми.

— Я могу вам помочь? — громко спросил я по-английски.

Дама — это была привлекательная молодая именно дама, элегантно одетая, с минимумом украшений и, несомненно, англичанка, говорившая с оксфордским или кембриджским выговором, я не разбираюсь, — с готовностью вытянула шею, чтобы увидеть меня из-за стоящего между нами официанта.

— Даже не знаю! — засмеялась она. — Наверное, мне просто скучно, вот я его и мучаю.

— Вы говорите по-французски? — с надеждой повернулся ко мне официант.

— Говорю! Сейчас мы разрешим вашу проблему, — ответил я ему и снова перешел на английский. — Так перевести ему или вы еще не насладились его мучениями?

Дама снова рассмеялась.

— Я заказала «амаро» — знаете, это такая вкуснейшая горькая мерзость…

Я знал, потому кивнул.

— Потом «перье» со льдом, но, подумав, что всё равно получится слишком горько, еще гренадин. До тех пор мы друг друга понимали, но это очаровательное существо принесло всё это по отдельности, даже сироп. Я думала, он сообразит, что это всё для меня, а не для трех разных людей.

— Это паб, а не коктейль-бар, — встал я на защиту официанта, впрочем, совершенно миролюбиво, даже весело. — Дама хотела бы, чтобы вы всё это смешали, — пояснил я официанту.

— Всё это!?

Преодолевая ошеломление, парень вылил в стакан содержимое обеих рюмок, залил все пенящимся «перье» и, не поленившись сбегать к бару за длинной пластмассовой ложечкой, перемешал ингредиенты, насколько позволяли кубики льда. И — штрих, достойный настоящего мастера, — воткнул между ними принесенную соломинку.

— Хорошо бы теперь, чтобы это можно было пить, — с сомнением в голосе произнесла дама, глядя на красно-коричневую смесь.

Она все же решилась взять в рот соломинку. Мы с официантом с интересом наблюдали за опытом.

— И как? — спросил я, когда дама, ничем не выдавая своего удовольствия или неудовольствия, поставила стакан на стол.

— Не рекомендую, — коротко ответила она и с восхитительной улыбкой добавила по-французски для официанта. — C’est delicieux! Просто наслаждение!

Тот расцвел. Я воспользовался его присутствием, чтобы расплатиться, допил пиво и, помахав рукой даме, вышел на набережную.

Жара достигла своего пика — в воздухе даже у реки стоял запах размякшего асфальта. Наверное, к вечеру всё же будет гроза. Шагом туриста я побрел по набережной к музею — не у воды, а по другой стороне, вдоль домов, в тени. Я хотел расставить какую-то ловушку для Николая, но думать мне было лень. Я достал бумажный платок и вытер лоб и шею — пиво спешило вернуться на поверхность. Потею совсем как Николай. Что же я себя не подозреваю в неискренности? Я выбросил потемневший платок в урну и пошел дальше, гоня прочь всякие мысли. В нужный момент что-нибудь соображу.

Я всё же проверился. Сначала пересек проезжую часть, якобы привлеченный старыми афишами у одного из букинистов. Движение на набережных одностороннее — прежде чем сделать это, я, естественно, посмотрел направо, то есть назад. Потом, перед зданием Французской академии, вернулся на сторону домов, в тень, тоже осмотревшись, прежде чем пересечь улицу. Всё было чисто.

Мой связной стоял в холле музея на том же месте в той же майке. «В Австрии нет кенгуру» — спасибо, я уже знаю. Служащий в зале Моро мог запомнить нас утром, поэтому, убедившись, что Николай видел меня, я направился влево, где были выставлены предметы в стиле Art deco. Я остановился перед низкой витриной с гребнями, серьгами и браслетами. Николай подошел ко мне, как если бы он тоже просто осматривал зал.

— Что у тебя со лбом?

Я поднес руку к ранке. Кровь уже запеклась — следов на пальце не осталось.

— Ерунда! Чихнул в неподходящий момент.

Николай хрюкнул:

— Я даже могу себе представить, в какой.

Вот что еще я забыл прибавить к плюсам Николая — он был смешливым. Он смотрел мне прямо в глаза, и мне стало стыдно за себя. Я, наверное, всё-таки зря его подозревал. К тому же, в отличие от своих начальников, Николай не ждал чудес.

— Ну и что было обнаружено в неподходящий момент? — спросил он.

— Ничего. Хотя я разве что не оголил электропровода.

— Я был уверен. Ну ладно: нас попросили — мы сделали. Ты сделал! Теперь хорошая новость. Можешь располагать собой, как знаешь. Дело закрыто, руководство выносит тебе благодарность.

— А ливийцы? Вам что-то удалось узнать про эту женщину?

— Этим уже другие люди занимаются.

— Значит, всё? Я свободен? — Я рассмеялся. — По иронии судьбы, ко мне завтра утром прилетят мои жена и сын.

И тут вдруг Николай опять среагировал странно. Это его, похоже, как-то насторожило.

— Что? Твоя семья летит в Париж?

Я вспомнил, что со всеми нашими перепалками по поводу «Клюни» я не сказал ему об этом. Правильно, вспомнил я, это я Элис рассказал.

— Да. У нас небольшой подростковый кризис с сыном. Моя жена позвонила мне утром и взяла билеты на ближайший рейс.

— И надолго ты… вы задержитесь в Париже?

Сомнений не было, этот вопрос его интересовал не из вежливости. Я-то как раз решил уехать из Парижа как можно скорее, но какое дело до этого Николаю? Я включил режим крайней неопределенности.

— Пока не знаю. Пока не надоест. А ты из полиции?

Сейчас Николай контролировал себя лучше.

— Бери выше! — Он снова хихикнул. — Просто меня об этом могут спросить.