он теперь уже точно не помнит — в то время такие вещи были обычным делом, — при каких обстоятельствах и ценой каких усилий происходило то, что там было описано.

Заметки такого рода:

«Сегодня получил помилование для сорока двух голландцев, приговоренных к смерти».

«Сегодня был удачный день. Получилось спасти четырнадцать голландцев, приговоренных к смерти. Гиммлеру было совсем плохо, он был очень слаб. Он был готов согласиться на все, о чем я его попрошу».

«Вчера получилось вытащить из концлагеря троих эстонцев, двоих латышей, шестерых голландцев и одного бельгийца»[47].

Так протекала жизнь доктора до начала мая. Тем временем его жена родила третьего сына. По этому случаю он провел в Хартцвальде две счастливые недели.

Он думал остаться там подольше, но 18 мая ему позвонил Брандт и сказал:

— Немедленно садитесь в машину и езжайте в Берлин. Вас ждет самолет, который доставит вас в Мюнхен. На аэродроме вас встретит военный автомобиль и отвезет в Берхтесгаден[48]: у Гиммлера очень сильный приступ.

Личным самолетом Гиммлера, на котором летел Керстен, был старый «Юнкерс-52», медленный, но надежный и прочный. Гиммлер предпочитал скорости безопасность. У Керстена в этом отношении вкусы были схожие.

Самолет летел уже около часа в направлении на юго-запад. Вдруг Керстен заметил слева, сильно выше, маленькую сверкающую точку, движущуюся в их направлении. Потом еще одну, еще и еще, они быстро превращались в легкие быстрые рокочущие самолеты.

«Посмотрите-ка, что бы это могло быть?» — поинтересовался Керстен, любопытство его было мирным и почти туристическим.

Ответ он получил быстро. По фюзеляжу самолета резко застучала пулеметная очередь.

«Господи боже мой! Англичане! Мы погибли», — подумал доктор.

Неповоротливый «юнкерс», плохо приспособленный для воздушной акробатики, вертикально спикировал.

И в то же время разум Керстена оставался ясным, и мысли следовали одна за одной, как пулеметные очереди, только что их преследовавшие.

«Конец… — подумал он. — Интересно, в эту минуту мозг все еще работает. Как сообщить жене, что я умер? В любом случае моя жизнь кончена…»

Удар был такой силы, что самолет зашатался, затрещал, заскрипел от винта до хвоста, как будто разваливался на части.

«Ну вот я и умер», — подумал Керстен. На мгновение ему действительно показалось, что он уже отправился на тот свет.

Но самолет перестал дрожать, из кабины вышел пилот.

— Доктор, доктор! — закричал он. — Нам безумно повезло. Я не понимаю, как мне удалось уйти от атаки на бреющем полете… Но посмотрите! Посмотрите!

Пилот показал следы английских пуль на фюзеляже. Его палец остановился на двух аккуратных рядах дырок, обрамлявших точно то самое место, где до этого сидел Керстен, прислонившись головой к иллюминатору. Это были следы от двух пулеметных очередей. Пулеметчик стрелял как на учениях, с предписанной уставом секундной паузой между двумя нажатиями на спуск. Эта секунда спасла Керстену жизнь.

Доктор понял, что означают эти маленькие отверстия вокруг того места, где только что было его лицо. Ему вдруг стало очень жарко.

Пилот достал из кармана комбинезона фляжку с коньяком и жадно отхлебнул из горлышка. Керстен протянул руку к фляжке и в первый и последний раз в своей жизни выпил большой глоток спиртного. Вкус показался ему восхитительным.

Пилот проверил машину. Никаких серьезных повреждений не было. Поскольку «юнкерс» сел на широком поле, то и взлететь смог с легкостью. Они приземлились в Мюнхене, совсем немного опоздав относительно намеченного расписания.

8

Когда рейхсфюрер узнал об опасности, которой подвергался Керстен, он очень переживал. Успокоившись, он сказал:

— Вам сегодня очень везет, дорогой Керстен. Здесь, в Берхтесгадене, вы только что избежали еще одной опасности совсем другого рода, но такой же серьезной. Фюрер расспрашивал меня на ваш счет. Ему кто-то донес — я пока не знаю кто, но узнаю, будьте спокойны, — что вы враг Германии и двойной агент, внедренный в мое окружение. Я, конечно, ответил, что полностью убежден в вашей лояльности, и этого было достаточно.

Керстен поблагодарил Гиммлера, но у того было еще что сказать, и это его явно ставило в очень затруднительное положение. Он откашлялся и продолжил очень быстро:

— А еще Гитлер спросил меня, подойдет ли ему, по моему мнению, ваше лечение.

Гиммлер закашлял сильнее.

— Ну и? — спросил Керстен.

— Я ответил ему, что нет, вы специалист по лечению ревматизма, — быстро произнес Гиммлер. — Поймите, он не должен знать, насколько сильно я болен. Он перестанет верить в мои способности.

Такая реакция Керстена не удивила. Гиммлер тщательно скрывал от всех свою болезнь. Об этом знал только Брандт.

— Вы можете не сомневаться, — продолжил Гиммлер, — эти подлые выскочки — Борман, Геринг, Риббентроп, Геббельс — обязательно используют это против меня, если что-то узнают.

— Это правда, — ответил Керстен.

— И будьте уверены, — опять заговорил Гиммлер, — что Морелл и другие врачи фюрера немедленно захотят вас погубить. Вы на меня не обижаетесь?

— О нет! — совершенно искренне воскликнул Керстен{6}.

— Даром что, — продолжил Гиммлер, — вы сами мне сказали, что ничего не можете поделать…

Он не закончил фразу, но все было достаточно ясно. Гиммлер думал о том декабрьском отчете на голубой бумаге, где было описано состояние здоровья Гитлера.

— Вы понимаете? — спросил он.

— Я понимаю, — ответил Керстен.

Они больше никогда не говорили о болезни фюрера.

Глава десятая. Грандиозный замысел

1

В начале сентября 1943 года финское правительство через Тойво Кивимяки, посла Финляндии в Берлине, попросило Керстена приехать в Хельсинки для доклада.

Гиммлеру трудно было этому воспрепятствовать. Керстен был и финским офицером, и Medizinälrat (советником медицины). Рейхсфюрер даже сделал вид, что одобряет его путешествие:

— Что ж, может быть, вы сможете выяснить, почему ваше правительство до сих пор не отдало нам своих евреев…

Керстен начал готовиться к отъезду. Но он получил еще одно приглашение, гораздо более важное: шведский посол Ришерт дал доктору знать, что, если он по пути в Хельсинки сделает остановку в Стокгольме, ему там будут рады. Остановка, однако, должна быть долгой, так как некоторые из членов шведского правительства хотели бы несколько раз поговорить с ним с глазу на глаз.

Это приглашение произвело на Керстена такое же действие, как алкоголь — на непривычного к нему человека. У него закружилась голова. Он не мог поверить в счастливую возможность провести несколько недель на свободе, в свободной столице.

Но как заставить Гиммлера дать разрешение на такое долгое отсутствие?

Поначалу доктору показалось, что это невозможно. Но потом, подтверждая слышанную им в детстве старую русскую пословицу «Голь на выдумки хитра», с помощью своего друга Кивимяки он