Так мы, сделали, оказывая ему полное доверие из тех соображений, что если он обманщик, то он не поверит нашей чистосердечности, а если честный человек, то подозрительность к нему лишь скорее сделала бы его обманщиком.

Безусловно, он был энтузиастом ислама, полусумасшедшим на почве религиозного фанатизма и самой неистовой веры в самого себя. Его мусульманскую щепетильность оскорбляло то, что я явно был христианином. Его гордость страдала от нашего общества, ибо племена относились к Али ибн-эль-Хуссейну как к высшему, а ко мне еще лучше, чем к последнему. Его тупость и глупость два или три раза заставляли Али терять самообладание, что приводило к тяжелым сценам. А в конце концов Абд эль-Кадер покинул нас без помощи в отчаянную минуту, а до того, насколько лишь хватало его сил, препятствовал нашему походу и разрушал наши планы.

Напоследок мы роскошно попировали и выступили в путь вечером 24 октября 1917 г. В течение четырех часов мы подвигались медленно: первый переход всегда был трудным.

В добавление к моим собственным верблюдам и вьючным животным конвоя я снабдил верблюдами индийских добровольцев[45] и одолжил одного Буду, а другого Торну, гвардейцу Ллойда, сидевшему в седле, как араб, в полосатом плаще поверх хаки. Сам Ллойд ехал на чистокровном верблюде, которого ему одолжил Фейсал: прекрасное, быстроходное животное, но худое и остриженное после чесотки.

Наш отряд рассеялся. Вуд отстал от других. Мои люди, имея много хлопот с индийскими волонтерами, потеряли его из виду. Таким образом он очутился наедине с Торном. Во мраке, всегда заполнявшем по ночам глубины ущелья Итм, они потеряли направление на восток, по которому мы шли. В течение нескольких часов они скакали по главной дороге, ведущей к Гувейре, но, наконец, решили дождаться дня в какой-то боковой долине. Оба не были знакомы с местностью и не были уверены в арабах. Поэтому они по очереди стояли на часах.

Мы догадались о случившемся, когда при нашем полунощном привале их все не было. Перед рассветом несколько арабов поехали обратно с приказом обыскать три или четыре дороги, по которым могли отклониться пропавшие, и привести их в Рамм.

Мы же двинулись дальше к Рамму через кривые склоны из розового песчаника и заросшие зеленым тамариском долины. Наконец мы вступили в Рамм, когда на его огромных утесах зажегся малиновый закат.

Вуд и Торн уже находились там. Вуд был болен и лежал. Он сердился на меня, но за ужином наши дружеские отношения восстановились.

На следующий день мы взобрались в зигзагообразное неровное ущелье, ведущее к высотам Батры.

К полудню без всяких приключений мы достигли вершины. С удовольствием расположились мы в зеленой долине, укрытой от ветров, греясь под слабыми лучами солнца, смягчавшими на этом высоком плоскогорье осеннюю прохладу. Я уехал на север в разведку с Авадом, мальчиком при верблюдах из племени шерари, нанятым в Рамме, не спрашивая, кто он такой. Мы кружились вокруг Абу эль-Лиссана, чтобы увериться, что турки пребывают в беспечности, так как им была свойственна привычка внезапно высылать верховые патрули через Батру, лишь только они что-нибудь замечали, а у меня не было никакого желания вовлекать наш отряд в стычки, не вызванные необходимостью. Авад был оборванный, смуглый юноша лет восемнадцати, прекрасного сложения, с мышцами атлета, подвижной, словно кошка. Он прекрасно держался в седле.

Мы взобрались с ним на вершину холма, с которого открывался вид на всю Батру и долины, отлого спускающиеся к Абу эль-Лиссану, и лениво пролежали там, пока не увидали, что кавалькада Али вступила в ущелье. Мы сбежали по склонам, чтобы встретить их, и услыхали, что они дорогой потеряли четырех верблюдов. Он также вновь поссорился с Абд эль-Кадером и молил Аллаха избавить его от несговорчивого, высокомерного и грубого спутника.

Мы покинули их с тем, чтобы они с наступлением темноты двинулись за нами. Так как у них не было проводника, я оставил им Авада. Мы должны были встретиться опять у лагеря Ауды. Затем мы двинулись вперед через неглубокие долины и через пересекающие друг друга горные кряжи, пока солнце не опустилось за дальний высокий отрог, с вершины которого мы увидали четырехугольное здание станции Гадир эль-Хаджа на расстоянии многих миль.

Я и Ллойд наметили место на железнодорожном полотне как раз ниже станции Шедия, где мы намеревались перейти его. Когда взошли звезды, мы решили, что должны идти, руководясь созвездием Ориона. Мы вступили в путь и час за часом шли на Орион, но он от этого не казался ближе.

Мы уж вышли из горных ущелий на простор бесконечной равнины.

Мы с Ллойдом поехали вперед, чтобы внимательно высмотреть железнодорожную линию и избавить тем самым наш главный отряд от случайной стычки с турецким блокгаузом или ночным патрулем.

Наши великолепные верблюды делали слишком большие шаги, и мы, не сознавая того, все больше и больше опережали тяжело нагруженных индусов. Гассан Шах-Джемадар выслал одного человека, чтобы тот не терял нас из виду, затем другого, а за вторым и третьего, пока его отряд не вытянулся в длинную вереницу торопящихся людей. Тут он шепотом отдал настоятельное распоряжение идти медленно, но, дойдя до нас через тройную передачу, это распоряжение стало совершенно невразумительным.

Мы остановились. Ночные звуки нарушали тишину. Слабый ветерок порывами приносил запах увядающих трав. Затем мы опять двинулись в путь, но медленнее. Казалось, часы проходили за часами, а равнине все еще не было конца. Мы почувствовали, что звезды ведут нас по неправильному пути.

У Ллойда где-то был компас. Мы остановились и пытались ощупью найти его в глубоких седельных мешках Ллойда. Подъехавший Торн разыскал его. Мы встали вокруг, делая вычисления по блестящей стрелке компаса, и переменили Орион на более попутную Полярную звезду.

И опять мы бесконечно шли вперед, пока Ллойд, когда мы карабкались на высокий вал, не натянул, зевая, поводьев и не протянул вперед руку. Далеко на нашем пути на горизонте вырисовывались два куба, чернея на фоне темного неба, а возле них — остроконечная крыша. Мы находились на прямом пути к станции Шедий. Мы свернули направо и поспешно затрусили через открытую местность, немного беспокоясь, что растянувшийся за нами караван мог не заметить внезапной перемены направления. Но все кончилось благополучно, и несколько минут спустя мы обменивались в соседней ложбине радостными замечаниями на различнейших языках: английском и турецком, арабском и урду.[46]

От лагеря турок слабо доносился волнующий лай собак.

Сейчас мы знали, где находимся, и взяли новое направление, чтобы обойти первый блокгауз ниже Шедия.

Мы уверенно выбирали дорогу, надеясь вскоре пересечь железнодорожное полотно. Но время медленно тянулось, а мы все его не видели.