Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, я так не думаю, — говорю я уклончиво. Алессандро кивает, не отрывая глаз от газеты.
Примерно через час отправляемся домой. Выбираем кружной путь, с тем чтобы посетить все достопримечательности Сорренто, связанные с мировой литературой: гостиницу, в которой Ибсен писал «Привидения» и которая построена на месте, где родился Тассо, самый знаменитый сын Сорренто, убежище русских Максима Горького и Исаака Бабеля. Алессандро ведет себя как ни в чем не бывало, и мы оживленно беседуем. Признаюсь ему, что особенно хотел бы побывать в Равелло, где Рихард Вагнер сочинял «Парсифаля». Алессандро подозрительно смотрит на меня. Похоже, подозрительность — это единственное выражение, которое ясно проглядывает на лице неаполитанцев: точно так же было с синьорой Мальдини, когда она узнала о моем знакомстве с Алессандро. Объясняю, что моя любовь к Вагнеру не есть признак неофашистских склонностей. Тон у меня резкий, недовольный. Алессандро смеется:
— Я люблю Вагнера. Вы любите Вагнера. Луиза ненавидит Вагнера. Завтра мы идем в Равелло!
Луиза уже встала с постели, но еще не одета и сердито приветствует нас обоих. На ней незастегнутый халат, накинутый поверх пижамы. Неопрятность в одежде не скрывает, а скорее подчеркивает грацию ее ленивых движений. Алессандро обращается к ней по-итальянски, Луиза отвечает резко и неприязненно. Чувствую себя неудобно, а потому, извинившись, устремляюсь в сад, захватив по пути в библиотеке том Уолта Уитмена.
Сидя в саду, я слышу, как супруги шепотом спорят на итальянском. Алессандро старается успокоить Луизу, впрочем, без особого успеха. Потом стукнула дверь, и появляется Луиза:
— Извини. Мы тут спорим.
— В самом деле?
— Он порой бывает самодовольным ничтожеством.
— Это из-за того, что я здесь?
— Ты? С чего ты решил, что это как-то связано с тобой? — грубовато отвечает Луиза.
— Я и не думаю. Так, спрашиваю просто.
— Ну так не из-за тебя.
— Незачем орать на меня, — говорю я и возвращаюсь к книге.
Луиза исчезает в доме. С полчаса все тихо, и я прочел «Песнь о Себе» дважды. Потом углубился в лимонную рощу. Повсюду, куда ни посмотрю, вижу на стволах застывших маленьких ящерок. Срываю лимон. На ощупь он похож на упругий мячик. Иду дальше, подбрасывая лимон в воздух, ловлю его, кручу на ладони. Стоит поднять его против солнца, как он исчезает в ярком свете. Глубоко взрезаю кожицу ногтем и разламываю плод. Опускаю в мякоть язык. Щиплет так, что мои вкусовые рецепторы встали дыбом. От кислоты во рту я весь сморщился, и тут идут Алессандро с Луизой. Оборачиваюсь. Рука об руку, пригибаются, проходя под ветками. Луиза заявляет, что они помирились. Алессандро извиняется. У него такой вид, словно ему стыдно и в то же время приятно открыто говорить об их ссоре. Луиза, улыбаясь, берет из моей руки лимон и впивается в него зубами. Выглядит это довольно вызывающе. Резкая кислота вызывает у нее дрожь.
— Жутко кисло, — говорит Луиза.
Дома нас ждет кофейник, и Алессандро наливает каждому по чашке горячего кофе.
— Завтра нас в суде не будет, Джим. Луиза вам говорила?
— Что-то стряслось?
— Я должен побеседовать с Сонино в тюрьме.
— В самом деле? Зачем?
— После событий прошлой недели для нас важно получить его показания.
— Это обычная практика?
— Не обычная, но и не исключительная. Скоро у нас совсем не останется времени.
— Вы успеете?
— Это не скачки, — сухо говорит Алессандро.
— Вы только что сказали, что вам не хватает времени.
— Я должен сделать все возможное.
— Так если дело не закончено, что происходит?
— Я уже объяснял вам, — раздражается он.
Свобода осужденным. Власть в тюрьме для pentito. И все потому, что время процесса ограничено законом.
— Я помню.
Алессандро залпом выпивает кофе.
— Не хотите вместе сходить?
— Куда?
— В тюрьму. Там будет много наблюдателей. Я подумал, что вам это может показаться интересным.
Моим первым побуждением было рассказать обо всем, что произошло: о том, что не стоило появляться на галерее для публики, о пристальном внимании ко мне со стороны подсудимых и их семейств, о предостережении Джованны Саварезе. Но, как обычно, я молчу, даже спрашиваю с притворным любопытством:
— А кто там будет?
— Я, мой помощник. Адвокат Сонино. Адвокаты защиты. Служитель. Репортеры. Доктор. Другие…
— Благодарю за приглашение, но мне кажется, будет неправильно…
Алессандро смотрит на меня в упор:
— Но ведь я же сказал, что правильно.
Он сердится на то, что я усомнился в его авторитете, или пытается разубедить меня?
— Вы меня простите, Алессандро, но я действительно не понимаю, что происходит. — Я оборачиваюсь к Луизе за содействием, поддержкой: уж конечно же, она слышит нотки деликатной настойчивости в моем голосе и придет на выручку. Она же не говорит ничего, явно не желая встревать в спор между мужем и мной.
Алессандро не унимается:
— Будет очень интересно. Сонино — очаровательный человек.
— Это правда, — соглашаюсь я.
— Тогда решено. Вы приходите. — Алессандро поднимает руку, отвергая любые доводы, какие могли у меня возникнуть. Я несколько обескуражен его властностью и царственным жестом, каким он пресек мои невысказанные сомнения. — Джим, вы как психолог получите массу удовольствия. — Алессандро смущенно улыбается: будучи судьей, он привык, что последнее слово всегда остается за ним, но в обычной жизни от него требуется больше гибкости. Его смущение действует на меня еще сильнее, мешая отстаивать свою точку зрения. Пробую еще один, последний, способ увильнуть:
— Должен признаться, Алессандро, что на прошлой неделе я натерпелся много страху на галерее для публики. Приятного было мало.
Смущение его улетучилось, раздался взрыв хохота.
— Так поэтому вы не хотите приходить? Не тревожьтесь. Вы будете со мной. Президентом. Я о вас позабочусь.
Луиза сердито глянула на мужа:
— Не смейся над ним. Уверена, это жутко…
Не желая стать предметом раздора между ними, я поспешно говорю:
— Все в порядке, Луиза. Я параноик от природы. Я почти всю неделю прожил с ощущением, будто кто-то меня преследует.
Алессандро давится от смеха:
— Как в кино! — и украдкой оглядывается, будто за ним шпионят.
Смех у него заразительный, и я засмеялся тоже.
— Я думал, меня собираются убить только за то, что я был на процессе.