– Никто его не арестовывал, – покачал головой Гуру. – Допрос проводил я, поэтому и пленка у меня. Честно, это не первоапрельская шутка…

Дорин положил пленку на плоскую поверхность подголовника.

– Так, если хочешь, чтобы мы разговаривали нормально, – рассказывай с самого начала.

– Тогда скажи, что тебе известно, чтобы я не повторялся…

– Кто-то поместил в Интернете картинку с дурацкими шахматами и с адресом твоего магазина. Ковалько зачем-то пришел и убил твою сотрудницу. Все.

– Понятно. – Гуру откинулся на сиденье. Кассета с «допросом Ковалько» так и лежала между ними. – Картинку поместил я сам. Идиот, все что угодно думал, но предположить, что Нинку убьют, не мог.

– Ты хотел спровоцировать какую-то реакцию на картинку с шахматами и посмотреть, что получится, – догадался Андрей.

– Но никак не ожидал такого развития событий. Там везде было понапихано аппаратуры, но я именно в этот момент, когда он пришел, в туалет отлучился. Потом посмотрел на запись и за ним. Я его заметил, когда возвращался, он не успел далеко уйти.

– Меня тоже на пленке видел? – зачем-то спросил Дорин.

– Да, уже вечером, когда все отсматривал.

– Ну и что ты теперь собираешься делать? Почему сам проводишь допросы, а не отдаешь пленку ментам?

– Слишком много всего придется рассказывать, чего им знать не положено. Но с этим проблем нет, я разберусь.

– А в чем проблемы?

– В шахматах.

– Что ты о них знаешь?

Гуру вздохнул и рассказал Андрею все то, что описано на предыдущих страницах.

– Значит, эти штучки, которые торчали из шахматных фигур, – рассмеялся Дорин, – волшебные палочки фей?

– Глупо, конечно, – Женя развел руками, – но мы с Валькой, это мой сын, мы с ним вместе эти шахматы придумывали, ничего другого сочинить не смогли.

– А он что, не играет в «Героев меча и магии»? – удивился Дорин. После рассказа Гуру многое стало вставать на свои места. – И ты, помещая эту клюкву в Сети, хотел понять, у кого хватит терпения и денег, чтобы соотнести адрес в Сети с магазином, и кто придет за твоей подделкой?

– Да.

– А вся история с продажей магазина – шутка?

– Нет, – Гуру сжал и разжал кулаки, – я действительно хотел продать магазин, и продать его вам.

– А теперь не хочешь?

Судьба магазина на самом деле не очень интересовала Дорина, но ему нужна была пауза, чтобы аккуратно сложить в голове новую информацию и принять решение, что делать дальше.

– А теперь – кто его купит, с кровью? Должно время пройти… Обидно до слез, придется коллекцию продавать.

На лице Жени отразилось настоящее горе.

– Так что ты хочешь от меня? – непонимающе спросил Дорин.

– Хочу вступить с тобой в союз. У меня есть информация, – он показал на кассету, так и лежащую на подголовнике, – и у тебя, обменяемся и будем в доле.

– А с чего ты вообще решил, что у меня есть какая-то информация? – тянул время Андрей.

– А зачем ты в магазин поперся? – самодовольно ответил Гуру. – Ты и Ковалько – две рыбины, которые клюнули на приманку.

– Я вообще-то, если честно, приезжал посмотреть помещение и документы.

– То есть хочешь мне сказать, что ты не в деле? – недоверчиво посмотрел Женя. – Не гони…

– С чего ты взял, что я гоню?

Дорин вообще-то не собирался вступать с Гуру ни в какие союзы. Не то что бы тот ему не нравился – мужик как мужик, не то что бы Андрей его боялся, но вот не собирался – и все.

– Ты так со мною про шахматы сейчас говорил, – Женя внимательно разглядывал лицо Дорина, пытаясь уловить любые, малейшие, перемены, – что я понял: ты знаешь, как они выглядят… Расскажешь?

1 апреля, суббота

Пленку смотреть не стали. У Гуру, как он объяснил, вообще никакого пристанища сейчас не было, а вести его к себе домой Андрей не захотел. Можно, конечно, было поехать в старую квартиру Дорина, но он напрочь забыл даже о самом факте ее существования, ему это просто и в голову не пришло.

Женя начал пересказывать все сам, но Андрей остановил его:

– Объясни сначала, почему ты ему веришь, тому, что он тебе сказал? Я его видел всего один раз, и он не показался человеком, который легко идет на контакт и все выкладывает первому встречному. Как ты его вообще прихватил, он же здоровенный мужик, как я помню.

– Видишь ли, – объяснил Гуру, – первый встречный, если у него в одной руке кассета с записью, на которой один человек убивает другого, а во второй – топор, перестает быть этому человеку первым встречным и даже становится в чем-то очень близким.

– Так это правда?

– Что правда?

– Про топор? Мне кто-то говорил, что ты всегда с собой топор возишь под сиденьем.

– Правда.

– И применять приходилось? – Выражение лица у Дорина в этот момент наверняка было не очень приятное.

– Если показ предмета назвать применением – приходилось, – начал оправдываться Гуру. – Понимаешь, много лет назад один мой приятель, не законник, но серьезный авторитет, физически очень здоровый посоветовал нашему общему знакомому не надевать дорогих украшений на жену. «Почему?» – удивился тот. «Снимут, срежут, убьют за эти цацки, – ответил авторитет. – Я и сам сейчас, когда в баню иду, цепуру снимаю». На его шее виднелась толстенная цепь, граммов на триста. Я тут уже изумился: «Как же так? – спрашиваю. – Ты же человек известный, да и борец бывший – трех, а то и пятерых на месте уложишь». А он в ответ: «У меня вот здесь, на лбу, не написано, кто я такой. А к тому же, если их будет не трое-пятеро, а пятнадцать-двадцать – что тогда? Осторожность – она никогда не помешает. Как говорится, лучше перестремничать, чем недостремничать».

– Ну и как, спасла твоего приятеля осторожность?

– Спасла, – кивнул головой Гуру, – умер своею смертью, от инфаркта.

– Так с тех пор ты и носишь с собой топор?

– Вожу, а не ношу, – обиделся Женя. – Знаешь, очень убедительно действует. Ничего объяснять не приходится. Вот и Ковалько сегодня все быстро понял.

– Так что он рассказал?

– А ты принял решение?

– Какое?

– Насчет доли?

Вопрос был трудным. Мягко сказано – трудным, практически неразрешимым. Гуру, судя по всему, был человеком «правильным» – законов (человеческих и деловых, а не государственных, конечно) не нарушал, друзей и партнеров не подставлял, в делах не крысятничал. Во всяком случае, ни разу Андрей не слышал о нем плохого слова.

Но ведь «не подлый» еще не значит «хороший» или «близкий». Почему надо идти с ним в дело, которое Дорин с некоторых пор, по непонятной даже ему самому причине, воспринимал как «свое», «личное», делиться с ним какой-то несуществующей пока прибылью, брать на себя ответственность?