– Нет, – Персей подставил дождю лицо. – Мой дед тоже сбежал из Аргоса, когда я вернулся. Во всяком случае, объявил, что бежит. Ты уверен, что Кадм не прячется где-то в Фивах?

– Уверен. Его с женой видели у эхеллейцев. Полагаешь, Косматый тоже убил бы любимого деда? Насчет этого никаких пророчеств не было. Хотя, после той травли, что Кадм устроил своей беременной дочери…

Спарт осекся.

– Извини, – помолчав, сказал он. – Я предупреждал, что не умею подбирать слова.

Сын Зевса пожал плечами:

– Если я захочу убить тебя, это произойдет не из-за лишнего слова.

– Сумеешь?

Выше Персея на голову, шире в плечах, созданный разрушать, рожденный из борозды с копьем в руках – Эхион Безотцовщина оглядел собеседника, как раньше Персей разглядывал его самого, и честно признал:

– О да, Истребитель. Конечно, сумеешь.

– Я был на Истме, – вода текла по лицу Персея, превращая его в зыбкую маску, – когда там высадился Косматый. Я сбросил его менад в море. Они умирали, смеясь. Дрянное дело – резать смеющихся женщин. Я и не знал, насколько дрянное… Ничего, привык. Это еще один мой счет Косматому. А теперь скажи, что я начал свой путь с отрезанной женской головы, и я прикончу тебя.

– С ним были амазонки? – спросил Эхион.

– Были, но мало. В основном, Косматого ждали на берегу. Аргивянки, коринфянки… Даже афинянки. Его безумное войско. Ветеранов легче убивать, чем их. Для них нет боли, нет страха… Эвоэ, Вакх! – и рвут тебя на части. Я надеялся, что найду его. Нет, он ушел. Теперь его войско – матери и сестры в любом городе. Думаешь, я прощу ему такую войну?

– А ты способен прощать?

– Не знаю. Не пробовал.

– Может, ты знаешь, куда ходил Косматый?

«Завтра я ухожу на восток, брат мой, – вспомнил Персей слова Косматого, произнесенные тогда, когда Косматый был похож на девушку, а не на дикого лесоруба. – Ты принес голову Медузы, я иду за головой Реи, Матери Богов…»

– Не больше твоего, спарт. Слухи, сплетни.

– Это не сплетни. Это песня безумного рапсода. Он был везде, и всюду побеждал. Орды менад с тирсами. Полчища фаросских амазонок. Буйные оравы сатиров. За южными морями, в дельте Нейлоса, он дал бой местным титанам. В Сирии содрал кожу с ванакта Дамаска[68]. За краем Ойкумены он играл на свирели, и толпы юных пастушек плясали для него. Мосты из плюща и лозы, пантера под седлом. Кровавое поле на Самосе, где он истребил восставших против него амазонок. Покоритель стран, основатель городов… Слоны, наконец! Представляешь? – он вел на нас слонов…

– На Истме слонов не было.

– Ясное дело! Слоны передохли по пути…

– Разумно, – согласился Персей. – И ничего нельзя проверить. Слоны сдохли. Амазонки погибли. Мосты смыло в сезон дождей. Страны и города – в несусветной дали. Титаны из дельты Нейлоса? Эти тоже не станут свидетельствовать. Косматый – достойный брат Аты[69]. Лжет и не краснеет.

– Лжет? О нет, он просто готовит себе прошлое…

Оба мужчины повернулись к лестнице. На верхней ступеньке стояла жена Персея – Андромеда. Высокая, стройная, она несла бремя возраста легко и с достоинством. Ее шагов никто не услышал, словно Андромеда пролилась на стену вместе с дождем. Спарта удивило, что женщина вмешивается в разговор. Но в присутствии мужа он не рискнул выказывать свое недовольство.

– Готовить можно будущее, – возразил Эхион. – Прошлое неизменно.

– Не для богов. Когда бог становится богом, в этот день рождается его прошлое. Что бы ни было на самом деле, это уже не имеет значения. Когда бог умирает, его прошлое рождается во второй раз.

– Богами не становятся. Богами рождаются!

Женские бредни раздражали спарта. Присутствие Андромеды пробуждало в Эхионе незнакомое чувство. Скорее всего, это был страх.

– Скажи еще, что боги не умирают, – смех Андромеды напоминал шелест чешуи по камню. – Я редко смеюсь, хтоний . Скажи, доставь мне удовольствие.

Она ждала. Спарт молчал.

– Косматый мудрее тебя, – жена Персея встала у края галереи, глядя на залив. – Ты воин, а он метит в боги. Ты знаешь тайны битвы, он – тайны хаоса. Опьянение не различает богов и людей, титанов и зверей. Такова мудрость безумия. Однажды он сам станет божеством, и ложь сольется с правдой теснее двух любовников на ложе. Амазонки, походы, подвиги; города и слоны… Думаешь, это будет фундамент из пуха? Нет, такая основа прочнее гранита. Кому какое дело, что за ларь выбросило на берег в Брасиях? Бога-младенца зашил в бедро Зевс, и никак иначе…

– Ты говорила про смерть, – хмуро бросил спарт. – Значит ли это, что когда Косматый умрет…

Андромеда повернулась к нему:

– Как по твоему, хтоний , в какой миг умерла Медуза Горгона?

– В миг удара мечом, – без колебаний ответил Эхион. – Уверен, твоему супругу не понадобился второй удар.

– Все же ты воин. Ответ воина – быстрей молнии. В отношении моего супруга ты прав. Ему не приходится бить дважды. Что же до Медузы… Она умерла тогда, когда Персей отдал Афине ее голову.

Видя недоумение спарта, Андромеда снизошла до объяснений:

– Когда все узнали, что Медуза мертва. Что голова чудовища – на щите богини. Что смертоносный взгляд погас навеки. Все узнали, и Медуза умерла.

– Не понимаю, – признался Эхион.

– И не надо. Если бы ты понял, мой супруг убил бы тебя.

Персей обнял жену за плечи.

– Перестань, – с лаской, невозможной для сурового сына Зевса, сказал он. – Я помню, сегодня годовщина. Это не повод играть с гостем.

Вздохнув, Андромеда тесно прижалась к мужу.

– Я буду твоим клыком, – Эхион повернулся, чтобы уйти. – Загадки твоей жены пусть разгадывают другие. Я клык, а не зуб мудрости.

Стук дождя по камню был ему ответом.

…лавина катилась по склону.

Удивительная, невозможная лавина – она шла снизу вверх, и замирали тучи над Немеей, ероша в изумлении кудлатые шевелюры. Дрожали скалы под ногами. В страхе шарахалось прочь зверьё, спеша убраться с пути. Мнилось: никто не осмелится встать на пути у Персея Горгофона – ни зверь, ни человек, ни древний титан.

Сметет – не заметит!

Осмелились сами горы. Рыжая стена сосен – вражеский строй – перегородила путь. Ближние воины бросались наперерез, задние смыкали ряды. Мальчик был уверен: столкновения не избежать! Но всякий раз ствол впритирку проносился мимо, а они мчались дальше. Еще эта высота… Казалось, на ногах дедушки – крылатые сандалии, в которых он сражался с Горгоной. Когда дед прыгал через камни и поваленные стволы, у внука захватывало дух от сладкого ужаса.