Хороший, теплый, печь имеется. Обычно в зимовьях есть и минимальный запас продуктов, и спички, и вообще все, что нужно для выживания. Можно пользоваться, чем хочешь, только не забыть оставить запасы и для следующих путников. С охотой в тот день нам не везло. И вот наконец стемнело. Все были такими уставшими, что хотелось одного – спать. Устроились на лавках, укутались в спальные мешки. Вроде бы, уснули все. И вдруг сквозь сон слышу – грохот страшный. Как если бы гроза началась. Лежу в темноте, глазами хлопаю – но ничего, тишина. Уже подумал, что приснилось мне. И вдруг товарищ мой, который на соседней лавке спал, шепчет: «Ты это слышал?.. Что это было?» Выяснилось, что странный звук всех нас разбудил. На улицу мы решили не выглядывать. Только успокоились и снова засыпать начали, слышим – шаги. Хруст снега, прямо возле одного из окон. Тут уж мы вскочили. Я подошел к окошку. Оно было узкое совсем – чтобы медведь не пролез. Прижался я лицом к стеклу. Вглядываюсь в темноту. Хорошо, что месяц светил и снег отражал лунный свет. Возле окна никого не было. Но не могли же эти шаги всем четверым нам померещиться?.. Небольшое затишье, и потом мы снова шаги услышали. Как будто бы некто неторопливо обошел наш дом крутом и ко второму окошку подошел. Мы туда перебежали – опять никого. Пустой лес, месяц, снег. А тем временем тот, кого мы так и не увидели, уже и до двери дошел. «Может, медведь», – кто-то из наших прошептал. Но медведь по-другому ходит. Тут человек был, большой, высокий, тяжело ступающий. И вдруг входная дверь затряслась так, словно ее великан пытался открыть. Ходуном ходит. А дверь, надо сказать, тяжелая была, с массивным чугунным засовом. Мы сами ее еле отворили, не без усилий, – домик-то старый был, перекосившийся. И вот мы все вскочили, переглядываемся, не знаем, что делать. Ружья схватили. Только вот всем не по себе как-то. Хоть ружья и есть, хоть все и взрослые мужики, а дверь отворять – страшно. Понятно же, что это чертовщина какая-то. Ну не мог туда пешком никто дойти. И силищи такой в человеческих руках не бывает. Никто бы из нас так дверь не растряс. Наконец самый старший и опытный из нас решился. Подкрался к двери, отворил… Мы все ружья подняли. А за дверью – никого. До утра никто из нас не спал. А едва рассвело, решили идти обратно. Настроения не было оставаться в той глуши. Но самое интересное вот что: на снегу вокруг дома не было никаких следов. Вообще ни одного. Только та тропинка, которую протоптали мы. А вокруг – чистота. Что же это такое было, никто из нас не понял. Однако когда мы уже вернулись в город, местные встретили нас удивленно и несколько настороженно. Не думали, что мы вернемся живыми. Не верили. Я больше никогда в те края не возвращался. Но почему я об этом вообще вспомнил… Тут недавно по новостям прошла информация… Компания молодых людей отправилась в лес, как раз возле того поселка, от которого и мы путь начали. Не как мы, зимой, а летом они пошли. И без ночевки – просто по грибы. У них и компас имелся, и телефоны, и кто-то из них даже, вроде бы, местным был. И все, сгинули. Три дня с отрядом МЧС лес прочесывали, в каждый уголок заглянули – ни косточки не нашли.

(Новая старая сказка)

Однажды к некому богачу подошла нищая старуха, упала на колени прямо в уличную пыль и протянула раскрытую ладонь. Дело было в одном из городков южноамериканского континента, куда богач приехал на переговоры.

В то утро у него было дурное настроение, и он отпихнул попрошайку – да так грубо, что та повалилась навзничь. И сказала она в его удаляющуюся спину: «Зря ты так со мной. Через три года и три дня родится у тебя красавица-дочь, которую ты будешь любить, как никого и никогда не любил. Будет украшать она жизнь твою до своего совершеннолетия, а в этот день потеряешь ее навсегда!»

Последних слов богач даже не слышал, но и первые его не впечатлили – он не был суеверным, к сорока пяти годам имел за спиной уже четыре брака, так что новых жен и, тем более, детей впускать в свою жизнь никак не планировал. Однако сопровождавший его гид побледнел и затрясся от страха.

– Эту старуху зовут Херума, ее тут у нас считают могущественной колдуньей, – сказал он. – Надо вернуться и уговорить ее принять деньги – столько, сколько она попросит. А то быть беде.

Богач разозлился еще больше и гида уволил. Решил, что тот работает в одной команде с мошенницей.

Прошло время, он и думать забыл и о том городе, и о той старухе. И вот однажды на какой-то вечеринке встретилась ему молодая женщина невиданной красоты.

Богач, как и все мужчины его статуса, был искушен в вопросах эстетики женского тела – в его постели (а иногда и сердце) побывали ярчайшие красавицы эпохи. Однако та женщина покорила его настолько, что спустя считаные дни он предложил ей руку и сердце.

А еще через год родилась у них дочь, красавица же в родах умерла. И горе богача было бы бескрайним, если бы не дочь, которая выглядела как сошедший с небес ангел. Лицо ее не было по-обезьяньи сморщенным, как у других младенцев, и смотрела она осмысленно и серьезно, как будто бы в свои несколько часов от роду уже знала что-то очень важное о тайнах бытия.

Девочку назвали Аннабель, и богач души в ней не чаял. У него были и другие дети, уже взрослые, но никогда он не чувствовал ничего подобного – такой тонкой нежности, такой окрыляющей любви, такой жажды отдавания без даже мысли о том, чтобы получить что-нибудь взамен.

Аннабель росла еще и умницей – всегда была первой и в точных науках, и в гуманитарных, прекрасно ездила верхом, играла на скрипке, танцевала рок-н-ролл и сама, по гранту, поступила в лондонскую школу искусств.

И вот наступил день ее совершеннолетия, и богач закатил пир на весь мир. Он готов был бросить к ногам дочери весь земной шар – от звезд Непала до огней Парижа, но ей захотелось отметить день рождения в небольшом городке на южноамериканском континенте. Странное желание, однако, поскольку у Аннабель с младенчества был легкий нрав и капризов за ней не водилось, богач решил подчиниться.

В выбранном дочкой городке был арендован замок с каменными лестницами, пустыми башнями и сыроватыми подвалами, приглашены шеф-повара из лучших мишленовских ресторанов, и акробаты из цирка дю Солей, и цыганский ансамбль, и три сотни человек гостей. Это был волшебный вечер – Аннабель дарили брильянты, арабских лошадей и винтажный чайный фарфор, который помнил прикосновения губ королевских особ.

И когда вечеринка была в самом разгаре, лучшая подружка Аннабель, которая училась с ней же, отозвала ее в сторонку. Девица была, что называется, «бедовая» – из талантливых саморазрушенцев. Выбритые виски, ирокез выкрашен в ярко-красный, всегда при себе бутылка хорошего виски, из которой она отхлебывает полудемонстративно, радуясь презрительному недоумению ханжей. Какие-то странные романы на одну ночь – когда в начале вечера горят глаза и клянешься, что наконец встретил ту самую улыбку, которую хочешь видеть до седых волос, адресованную тебе и вашим общим детям. А на рассвете уходишь, не почистив зубы, чтобы шум воды не разбудил его – чтобы не прощаться, не оправдываться, не увидеться больше никогда. Приключения на ровном месте – девица была из тех, кто мог пойти утром за кофе, а в обед позвонить из Парижа со словами: «Кинь мне хоть двадцать фунтов на карточку, а то я тут без денег и в пижамных штанах». По закону притяжения противоположностей, они с Аннабель нежно друг друга полюбили и с самого первого дня в академии были неразлейвода. И вот девица отозвала ее в сторонку и прошептала: