Конечно, если с понятием о типе связывать представление о том, что он должен встречаться во всех наблюдениях, то его нельзя признать. Но уже в моих первых трудах я указывал на то, что к понятию о типе преступника надо относиться так же, как мы относимся к понятию среднего данного; если в статистике говорят, что средняя продолжительность жизни равна 32 годам, а наибольшая смертность падает на декабрь, то никому не придет в голову предполагать, что все или почти все должны умирать в 32 года и в декабре.

И не я один придерживаюсь такого определения средних.

Я могу сослаться на следующие строки замечательного труда Топинара, наиболее ярого из моих противников.

«Тип, – говорит Гратьоле, – это синтетическое впечатление».

Тип, по Гёте, есть абстрактное общее представление, которое мы получаем, наблюдая сходства и различия. Родовой тип, замечает Изидор Сен-Илер, нельзя видеть глазами, его можно только представить себе мысленно.

«Типы людей, – говорит Брока, – не существуют в действительности; это – абстрактные идеальные представления, являющиеся результатом сравнения расовых разновидностей; эти представления составляются из совокупности характерных черт, общих известному числу расовых разновидностей».

«Мы вполне согласны с этими взглядами: тип есть собрание характерных черт по отношению к той группе, которую он выражает; тип есть собрание отличительных черт, наиболее выдающихся и наичаще встречающихся. Отсюда вытекает целый ряд выводов, которых антрополог не должен забывать ни в своей лаборатории, ни среди народов Центральной Африки».

«Тип, по прекрасному выражению Изидора Сен-Илера, – это неподвижная точка, общий центр, а разновидности представляют уклонения в различных направлениях; бесчисленно разнообразные колебания. Природа играет вокруг этой точки, по выражению древних анатомов, сохранившемуся до последнего времени в германском наречии».

«В примерах, при таком прекрасном определении, нет надобности. Тем не менее, возьмем сотню однородных черепов, например серию овернских черепов, описанную Брока. Эта серия черепов была добыта на древнем горном кладбище, в уединенной местности; прибавим, что череп дает полное представление об индивидууме, которому принадлежит, с тем преимуществом, что череп можно измерять, вертеть в руках, словом, обходиться с ним, как угодно.

При первом взгляде вас поражают различия черепов: нет двух черепов совершенно схожих между собой; после самых тщательных исследований надо сознаться, что все они отличаются друг от друга какой-либо чертой. А между тем за малыми исключениями они все имеют нечто общее, что соединяет их в одну семью и отличает их от других групп, например, от сотни черепов соседних басков или, еще более, от сотни новокаледонцев.

В некоторых черепах такое семейное сходство очень сильно выражено. Приступая к исследованию характерных черт и измеряя черепа для более точного ознакомления с ними, мы замечаем, что среди них попадаются более или менее брахицефалические, мезоринические и прочие. Выражая это в цифрах, служащих числовым выражением особенностей черепа, и располагая эти цифры по разрядам согласно нижеизложенному методу, мы заметим, что известная степень черепных особенностей повторяется наибольшее число раз и что следующие степени идут постепенно уменьшаясь. То же и по отношению к прогнатизму, мезоринизму и двадцати другим подобным отличительным чертам. Череп, представляющий собрание характерных черт, выраженных в наичаще встречающейся степени, есть полное выражение этой группы черепов; в нем выразится искомый фамильный облик ее, ее совершенный тип. Но такого идеального черепа не существует в действительности; и в серии из тысячи черепов, вы, быть может, не встретите ничего подобного».

«Измеряя характерные черты черепов и выводя из этих измерений средние величины, Брока получил так называемый “средний череп”. Но этот череп, обладающий всеми средними размерами или, по крайней мере, средними отношениями и представляющий среднюю форму, пожалуй, даже средний объем, тем не менее представляет искусственное создание. Такой череп не соответствует, строго говоря, ни идеальному черепу, полученному при исследовании по сериям, только что указанным, ни какому бы то ни было реальному черепу. Только случайно можно встретить средний, или типический, череп».

«Тип какой-нибудь серии черепов, или индивидуумов, не представляет осязаемого предмета, доступного ощупыванию; это – продукт работы, это – желание, надежда, “абстрактный и общий образ”, по выражению Гёте. Тот же результат получается, если вместо математических измерений исследовать черепа чувством и осязательными движениями, сохраняя впечатление каждого черепа, отбрасывая исключительные черты, накопляя черты, наиболее часто встречаемые и представляющие наибольшее различие с другими группами, создавая в своем воображении типический результат, квинтэссенцию его черт».

«Родовой, расовый тип, тип народности или группы черепов, вообще какой-либо группы предметов – это собрание наиболее выраженных, наиболее постоянных и выдающихся черт, отличающих данную группу от других групп».

«Несомненно, что не все характерные черты имеют одинаковое значение: одни характерные черты малозначащи, другие имеют решающее значение и, чтобы употребить настоящее слово, – характеристичны. Само собой разумеется, что иногда ни одна черта в отдельности не имеет значения, а важна их совокупность».

«Типы бывают хорошими, дурными и безразличными, резкими и сомнительными. Но возникает вопрос, какое же минимальное число характерных черт необходимо для определения типа? Этот вопрос неразрешим. Всякий решает его по-своему, сообразно точности, какая необходима в каждом частном случае. На практике вполне достаточно двух или трех хороших физических признаков, особенно если они обоснованы и опираются на физиологические, исторические и тому подобные данные».

Таким образом, сам Топинар совершенно согласен с нами.

Он не допускает, однако, мысли об атавизме преступников, потому что, по его мнению, между людьми и животными нет непрерывной связи. Мне было бы очень легко ответить на это, указав лишь на имена Дарвина, Ламарка, Уолесса и даже Бюффона, доказавших непрерывность цепи органических существ, пробелы которой ежедневно пополняются новейшими палеонтологическими открытиями; однако в этом нет надобности, ибо если бы даже этой цепи не существовало в зоологии, то ее можно указать в эмбриологии человека.

Еще удивительнее то, что многие, вполне допуская атавизм у преступников, в нем именно и видят невозможность допустить патологическое его значение. Мануврье, наоборот, вполне признавая патологическое значение атавизма, которым объясняется асимметрия лица, беспорядочное размещение зубов у преступников, черпает из этого соображения, чтобы отрицать атавизм у преступников. Но разве мы не видим во многих случаях душевных болезней (например, при микроцефалии) соединение, почти слияние патологии и атавизма? И как же иначе понимать явления атавизма у человека, если не признавать участия патологического состояния зародыша?

II

Припомним здесь, что во всех этих открытиях, как и вообще во всем, что представляется действительно новым в области эксперимента, наибольший вред приносят логика и так называемый здравый смысл – самый страшный враг великих истин. В подобных начальных