переводы из чехословацких газет;

материалы, предоставленные мне Американской организацией сопротивления войне во Вьетнаме;

«Реквием» Анны Ахматовой по замученным в сталинских застенках, неизданные в СССР произведения Марины Цветаевой, неопубликованная поэма Наума Коржавина «Танька», машинописный текст книги Хемингуэя «По ком звонит колокол» и многое другое.

По существу были изъяты ВСЕ имевшиеся у меня документы, литературные произведения, письма и даже вырезки из советских газет с моими пометками. Также увезли обе мои пишущие машинки, лишив меня не только материалов моей научной и общественной работы, но и «орудий производства».

Как определяли, что именно является «порочащим советский государственный и общественный строй», видно на таком примере. Когда отложили для изъятия рукопись книги полковника В. А. Новобранца с дарственной надписью автора, я резко запротестовал, заявив, что она никак не может быть отнесена к материалам, на изъятие которых дана санкция. Тогда производивший изъятие следователь О. Д. Березовский зачитал мне из авторского предисловия следующее: «Сталин умер, но посеянные им ядовитые семена продолжают давать ростки». Стало совершенно ясно, что изымаются не «антисоветские», которых у меня и не было, а АНТИСТАЛИНСКИЕ материалы. После этого я отказался от дальнейшего участия в обыске. Но в этом и не нуждались. Не переписав и половины изъятого, остальное свалили в мешок, опечатали печатью «КГБ-14»… и увезли мешок вместе с печатью. Насколько же гарантирована теперь неизменность содержимого мешка?!

Если в ближайшие дни я не буду арестован, я обращусь к правительству с требованием:

немедленно возвратить мне все изъятые материалы;

назначить, по согласованию со мной, квалифицированную экспертизу для гласной проверки этих материалов;

если экспертиза не обнаружит в изъятых материалах заведомой клеветы на советский строй, привлечь к уголовной ответственности виновников обыска и изъятия.

Я имею право предъявить эти требования – я боролся только за законность. Мне многие наши законы не нравятся, но ни одного я не нарушил. Все мои выступления – письменные и устные – основаны только на проверенных фактах. Они гласные и ответственные – я ни разу не выступил анонимно. Во всех выступлениях я добивался только того, чтобы правительство соблюдало законы нашей страны так же неукоснительно, как соблюдаю я.

Но если ресталинизация зашла так далеко, что на мои требования мне ответят арестом, то пусть весь мир знает, что решающий голос в управлении нашей страной принадлежит СТАЛИНИСТАМ.

Я прошу все демократические органы печати, радио, телевидения опубликовать мое обращение, чтобы оно стало известно всем коммунистам, прогрессивным людям мира, советскому народу. Я знаю, что сталинские заглушки работают сейчас на полную мощность, но ПРАВДУ НЕ ЗАГЛУШИТЬ. ОНА ПОБЕДИТ! СТАЛИНИЗМ БУДЕТ РАЗДАВЛЕН И ПОХОРОНЕН!

Петр Григоренко 19 ноября 1968 г. Москва Г-21, Комсомольский проспект, дом 14/1, кв. 96, тел. 246 27 37

Приложение 2

ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО ПОДСУДИМОГО БУКОВСКОГО[285]

Я приношу благодарность моему защитнику и моим товарищам.

Готовясь к суду, я ожидал, что суд полностью выявит все мотивы действий обвиняемых, займется юридическим анализом дела. Ничего этого суд не сделал. Он занялся характеристикой обвиняемых – между тем, хорошие мы или плохие, это не имеет отношения к делу.

Я ожидал от прокурора детального разбора «беспорядка», который мы произвели на площади: кто кого ударил, кто кому наступил на ногу. Но и этого не последовало.

Прокурор в своей речи говорит: «Я вижу опасность этого преступления в его дерзости».

Судья: Подсудимый Буковский, почему вы цитируете речь обвинителя? Буковский: Надо мне – я и цитирую. Не мешайте мне говорить. Поверьте, мне и так нелегко говорить, хотя внешне моя речь идет плавно. Итак, прокурор считает наше выступление дерзким. Но вот передо мной лежит текст Советской Конституции: «В соответствии с интересами трудящихся и в целях укрепления социалистического строя гражданам СССР гарантируется законом… г) свобода уличных шествий и демонстраций». Для чего внесена такая статья? Для первомайских и октябрьских демонстраций? Но для демонстраций, которые организует государство, не нужно было вносить такую статью – ведь и так ясно, что этих демонстраций никто не разгонит. Нам не нужна свобода «за», если нет свободы «против». Мы знаем, что демонстрация протеста – это мощное оружие в руках трудящихся, это неотъемлемое право всех демократических государств. Где отрицается это право? Передо мной лежит «Правда» от 19 августа 1967 г., сообщение из Парижа. В Мадриде происходил суд над участниками первомайской демонстрации. Их судили по новому закону, который недавно принят в Испании и предусматривает тюремное заключение для участников демонстрации от полутора до трех лет. Я констатирую трогательное единодушие между фашистским испанским и советским законодательством.

Судья: Подсудимый, вы сравниваете вещи несравнимые: действия фашистского правительства Испании и Советского государства. В суде недопустимо сравнение советской политики с политикой иностранных буржуазных государств. Держитесь ближе к существу обвинительного заключения. Я возражаю против злоупотребления предоставленным вам словом.

Буковский: А я возражаю против нарушения вами моего права на защиту.

Судья: Вы не имеете права что-либо возражать. В судебном процессе всё подчиняется председательствующему.

Буковский: А вы не имеете права меня перебивать. Я не уклонился от существа моего дела. На основании статьи 243 УПК я требую, чтобы это мое возражение было занесено в протокол.

Судья: (секретарю): Занесите, пожалуйста.

Буковский: Прокурор говорил голословно. Но об этом – потом. Никто из выступавших не привел примеров грубого нарушения общественного порядка на площади Пушкина – кроме одного свидетеля, но стоит ли о нем говорить, если его фамилия – Безобразов.

Судья: Подсудимый, прекратите недопустимый тон. Какое право вы имеете оскорблять свидетеля? И потом, вы говорите, точно на митинге, обращаясь к публике. Обращайтесь к суду.

Буковский: А я его не оскорбляю. Рассмотрим дело по существу. Люди в штатском, без повязок, называли себя дружинниками – но только из их действий можно было понять, что они дружинники. Дружинники играют серьезную положительную роль в борьбе с преступностью – ворами, хулиганами и т. п. – при этом они всегда носят повязки. И никакой инструкцией не предусмотрено право дружинников разгонять политические демонстрации. Кстати, об инструкции – где она? Она – не закон, но если она обязательна и достаточно ссылки на нее в суде – а она, ведь была применена, люди были задержаны, и на них завели дело – тогда она должна быть оглашена в суде. Но эта инструкция, во всяком случае, требует, чтобы дружинники при исполнении своих обязанностей носили повязки. А они нам даже не показали своих документов. Когда ко мне подбежал выступавший здесь свидетелем дружинник Клейменов, он крикнул: «Что это за гадость здесь