— Ну, вот оно и кончено, — перевел дух Макрон. — Послать скорохода к основной колонне. Время продолжить движение.

Из-под разреженной сени пальм выехал всадник — похоже, сам Балт.

— Путь свободен, центурион. Из мятежников не ушел никто. Перебиты все до единого.

— Славная работа, князь, — одобрил Макрон. — Предлагаю выходить немедля.

Впервые за все время в голосе префекта звучало почтение, и Балт, приостановившись, с польщенным видом ему внимал.

— Согласен, — кивнул он. — Теперь, с выходом на равнину, мои люди растянутся и двинутся к воротам впереди колонны. Мешкать больше ни к чему.

— Верно, — согласился Макрон. — Пойдем без дальнейших остановок. Встанем только в ожидании сигнала Катона.

— Так и поступим, центурион. Я дам своим людям знать. — Князь помедлил. — Кстати, а откуда так воняет?

— Воняет? — чуть замешкался Макрон. — Чем?

Балт вместо ответа развернул коня и припустил обратно к своему воинству. Макрон какое-то время смотрел ему вслед, под впечатлением той беспощадной скорости, с какой эти конники разделались с отрядом. Эх, таких бы несколько тысяч в услужение Риму — вот тогда бы всем стало ясно, кто здесь, на восточных границах империи, истинный хозяин. Какое несравненное владение луком и мечом на скаку! В столь подвижном ведении боя лучше разве что парфяне — да и то как сказать: воины Пальмиры, случалось, одолевали и парфян.

Лишь заслышав неровную поступь остальной колонны, Макрон с невольной улыбкой отвлекся от своих абстрактных размышлений. Надо же, как он, с легкой руки Катона, проникся тягой к философствованию. Ну да ладно, на всякое мудрствование есть управа в виде муштры.

— Колонна! — взревел он на пределе допустимой громкости: — В наступление!

Когорты черной змеистой лентой выкатились из-за каменного уступа. Быстро оставив позади место, где потерпел разгром отряд мятежников, колонна покатилась за людьми Балта, держащими путь на восточные ворота Пальмиры. Повстанцев на пути больше не встречалось; лишь юный пастушок спешно погнал в ночь свой мелкий гурт овец, надоедливо блеющий на бегу.

На подходе к городу солдаты Макрона основательно выбились из сил. Ночные переходы неизменно даются труднее дневных из-за добавочной нагрузки на слух и зрение, когда приходится неусыпно высматривать признаки врага или вражеской засады. Балт остановил своих конников и рассредоточил их по флангам пехотинцев Макрона. Солдатам было приказано залечь и в тишине дожидаться сигнала к приступу. Макрон с Балтом выползли немного вперед своего воинства и обосновались примерно в четверти мили от ворот. Городские стены вздымались впереди темной и грозной громадой, освещенной по всей своей длине цепочкой помаргивающих факелов; часть их перемещалась сообразно шагу неразличимых отсюда стражников, медленно кочующих меж башнями в неусыпном бдении.

Вдали за стенами проглядывала цитадель — не вся, а только самой высокой из своих башен. Если у Катона получилось туда пробраться, то именно оттуда и должен последовать сигнал. А потому Макрон не сводил глаз с ее верхушки.

— Что, если твой товарищ с моим рабом все же не сумели туда пробраться? — обернулся к Макрону Балт.

— Ничего, погоди, — с нарочитой уверенностью отозвался Макрон. — Ты Катона еще не знаешь: ему все по плечу. Он везде пройдет.

Балт поглядел на префекта с молчаливой серьезностью.

— Я вижу, ты об этом молодом офицере высокого мнения.

— Да и еще раз да. Катон, он просто редкостный. И нас ни за что не подведет.

— Надеюсь на это, центурион. Теперь все зависит от него.

— Я знаю, — тихо отозвался Макрон, и они оба в молчаливом ожидании стали смотреть на городские стены в тревожных мыслях — один о Катоне, другой о Карпексе. Как там они? Что с ними сталось?

— Римлянин? — спросил воин по-гречески, приопуская изогнутый меч-фалькату. — Что римлянин позабыл у нас в клоаке? Кто-нибудь может мне это объяснить?

— Вытащи меня отсюда! — властно бросил Катон, слыша сзади возню и тяжелое сопение преследователей.

Воин слегка замешкался, невольно преграждая путь своим наседающим сзади товарищам. Затем он сунул меч в ножны и, схватив Катона за руку, выдернул его через закраину лаза в похожую на каземат казарму. При этом он по-прежнему с сомнением на него поглядывал.

— Ну а этот, что ли, тоже римлянин? — указал он на Карпекса, ничком лежащего в желобе водостока, что опоясывал помещение. — Что-то мне не верится.

— Я потом все объясню. — Катон ткнул пальцем на дыру лаза: — Там внизу мятежники!

— Он тебе зубы заговаривает, Архелай, — фыркнул кто-то. — Оба они шпионы — и тот и этот. Дай-ка ему, чтоб заткнулся.

Воин, что повалил Карпекса и вытащил из канализации Катона, взялся было за меч, но остановился и заглянул в лаз. Катон, обернувшись, увидел там отсвет факела, а затем в поле зрения мелькнул наконечник копья.

— А ведь он прав, там кто-то есть! К оружию!

В секунду казарма пришла в неистовое движение; те, кто еще не был вооружен, ринулись к своим лежакам за оружием. Между тем копье вынырнуло из лаза, а за закраину схватилась рука; следом над полом показалась голова в шлеме. Архелай одним скачком подлетел и рубанул фалькатой. Лезвие, тускло звякнув, с хрустом вмялось в шлем и в череп повыше лба. Вспученные глаза потускнели, а лицо окатилось кровью. Архелай, уткнув ногу повстанцу в плечо, выдернул клинок, и бесчувственное тело вместе с копьем рухнуло обратно в горловину лаза. Снизу донеслись разъяренные крики, но уподобиться участи своего товарища из преследователей, похоже, никто не хотел.

— Что это? — требовательно спросил Катон, указывая на котел, что висел над железной печью в углу, отведенном, судя по всему, под солдатскую кухню. Над котлом вились облачка пара. — А ну тащите его сюда: пустим в дело!

— Еще чего! — воспротивился один из воинов. — Это ж наша похлебка, почти готова!

На это Катон, вставший уже в полный рост, скомандовал:

— Ты и ты, тащите котел сюда, живо!

Двое воинов вопросительно повернулись к Архелаю, который махнул им кровавым клинком:

— Не до еды! Действуйте!

Двое поспешили к котлу, обмотали железные ручки тряпьем, подняли его с печи и, постанывая от напряжения, засеменили со своей тяжелой ношей к лазу. Когда один из греческих наемников попытался заглянуть в горловину, оттуда ему в лицо мелькнул наконечник копья — не успей он увернуться, не миновать бы ему увечья. Подобравшись к горловине, греки тяжело поставили котел и, прихватив его край тряпками, напряглись, накреняя увесистую посудину набок. Сверху густой струей полилось буроватое варево, шлепнулось несколько кусков мяса. Снизу пронзительно завизжали (ни дать ни взять как ошпаренные), а отсвет факела погас. Вместе с воплями боли и ярости кверху всплыл клуб пара. После этого стало слышно, как повстанцы спешно шуршат по лазу вниз, пока на них сверху не опрокинулось что-нибудь еще.