Дети упоминали о болезни моей матери только в выражениях, которые должны были до предела закалить нашу с сестрой психику и раскрыть нам глаза на суровую правду жизни. Мне говорили, что моя мать полностью ку-ку, что она спятила и съехала с катушек. Что у нее не все дома. Что ее засунули в психушку, в дурдом, в «Марриотт» для сумасшедших, в «Ха-ха Отель».

Несколько раз меня сильно отлупили за то, что я дралась с теми, кто позволял себе подобные высказывания. Отец посоветовал мне кусать этих детей, чтобы они не смогли победить меня в драке. Он понимал, что если я буду молча слушать то, что они говорят, это неизбежно приведет к тому, что меня будут еще больше чморить.

– А ты их зубками, дорогая, – так буквально выразился он. Даже в случае, если меня после этого все-таки побьют, на коже обидчика на память останутся следы моих зубов. В то лето я восемь раз кусала детей так сильно, что шла кровь. Но после того, как я укусила в плечо Рики Картера, за мной закрепилась репутация самого опасного ребенка в округе.

Краснолицему Рики было двенадцать лет. Он не мог допустить, чтобы его побил ребенок младше его. У него на глазах выступили слезы, и он набросился на Лишу. Несмотря на то что Рики был старше и выше Лиши, с сестрой не стоило связываться. Когда она заходила в аптеку за мороженым, какая-нибудь деревенщина обязательно показывала на нее пальцем и с уважением говорила: «Это дочь Пита Карра», и после этих слов присутствующие приподнимали бровь.

Лиша быстро повалила Рики, но его младший брат Филипп подбежал к ней сзади и со всей дури огрел ее бейсбольной битой между лопаток, после чего она потеряла сознание. Послышался удар дерева о спинной хребет, и все дети бросились врассыпную. Прошло несколько минут до того, как глаза Лиши открылись и ее лицо снова порозовело.

Следующим утром я рано встала, достала с верхней книжной полки мелкокалиберное ружье и отправилась на резню, которая на несколько лет предвосхитила убийства, совершенные Чарльзом Уитманом (тем, кто убил тринадцать человек с башни в Техасском университете). Я засунула консервную банку тамале и термос с чаем в бумажный пакет. Пока все остальные дети смотрели мультики по ТВ и завтракали в пижамах, я незаметно прокралась через поросшее ежевикой поле за нашим двором к раскидистому дереву персидской сирени, забралась на него и стала ждать появления отпрысков Картеров. Я слышала, как они говорили своей матери о том, что этим утром пойдут за ягодами для пирога.

Ждать пришлось недолго. Солнце из розового стало белым, и в поле моего зрения появился клан Картеров. На вылазку за ягодами их вел отец, за ним шли дети, в руках у каждого было ведерко. Я подняла ружье и нацелилась Рики между глаз. Я не забыла о том, что отец учил меня медленно спускать курок. Раздался выстрел, и Рики схватился за шею, словно его укусила оса.

Потом я несколько раз промахнулась. Мистер Картер по звуку выстрелов понял, где я нахожусь, и потом заметил меня в кроне дерева, откуда я видела красную дырку в шее Рики. Мистер Картер выкрикнул мое имя и спросил, стреляю ли я в его детей. Но точно так же, как и Братец Кролик, я затаилась. Потом мистер Картер спросил, есть ли у меня оружие, а его дети бросились назад к дому так, что пятки сверкали. Сначала побежал малыш Картер, за ним Филипп, а потом его сестра Ширли. Рики подбоченился, делая вид, что ужасно рассержен, и отошел, чтобы пропустить вперед отца. «Ах ты, трус», – подумала я, словно желание того, чтобы в него не попали, было доказательством его недостаточной мужественности. Мистер Картер заорал, что я могу из мелкашки человеку глаз выбить, и тут я ответила ему словами, по поводу которых старые домохозяйки Личфилда все еще цокают языком: «Вылижи меня так, что мне и не снилось»[39]. Если честно, я и понятия не имела, что это значит. Я запомнила эту фразу как один из возможных вариантов передачи той же мысли, что и в выражении «Поцелуй меня в задницу», которое тогда не хотела говорить из-за того, что слишком часто его использовала.

Потом кто-то позвонил и наябедничал отцу, который отстегал меня самодельным бабушкиным арапником, что уже само по себе было сильным ударом по моему самолюбию. Возможно, я плакала, точно не помню.

На следующий день я решила пикетировать территорию около дома Картеров, предлагая соседским ребята не играть с детьми из этой семьи. Специально для этой акции я написала нам с Лишей по плакату мамиными масляными красками. На моем плакате было выведено просто и понятно: «Долой Картеров!», а на плакате Лиши: «Картеры дерутся нечестно».

Лиша отговорила меня от проведения пикета. За то, что я «отстреливала» Картеров, ребята перестали плохо отзываться о моей матери. Борьба с Картерами меня немного встряхнула, потому что без нее я бы неизбежно заскучала и чувствовала себя одинокой.

У отца была одна история, рассказанная на встрече «клуба лжецов», о том, как жестоко била его мать. Он гордился тем, что выдерживал ее наказания.

– Моя старуха лупила меня по заднице так же больно, как и отец.

Мы с отцом и другими членами «клуба» ощипываем уток. Девять часов утра. Я вынимаю внутренности из маленького чирка, а отец ощипывает большого и единственного за этот день канадского гуся. Одним захватом ладони он словно дорогу расчищает на теле гуся.

– У матери была задница твердая, как бревно, – говорит отец, и я понимаю, что в его устах это звучит, как серьезный комплимент. На его родине люди валили лес, а потом везли его на телегах, запряженных мулами. Когда едешь в телеге и сидишь на бревне, то и задница становится твердой, как пенек.

Мы остановились в небольшом домишке Кутера, чтобы ощипать добычу и позавтракать. Его домик находится в болоте Чипик на другой стороне реки в Луизиане.

– Сколько яиц сделать? – спрашивает Бен. Все отвечают, что хотят по три. Бен кидает большой кусок масла на черную сковородку.

– Она била меня и за ложь, – говорит отец. – Ох, как била.

Шаг заявляет, что не представляет себе, чтобы отец мог соврать. Он режет уток на части и заворачивает куски в бумагу, чтобы мы могли их положить в переносной холодильник и довезти до дома.

Отец поворачивается к Шагу.

– Последний раз она отлупила меня как раз за вранье. Я тогда был уже не в том возрасте, когда детей бьют. У меня тогда были во какие руки. – Отец смотрит в раковину, в которой лежат тушки уток и перья, словно из нее поднимется дух его матери.

Он ждет, пока все снова внимательно не начнут его слушать.

– Тогда в августе прошел ураган, после которого в реке Нечес воды прибавилось на много миллионов литров. И каким высоким стал уровень воды, спросите вы меня? – Он переводит взгляд с одного слушателя на другого, чтобы они осознали, как высоко поднялся уровень воды в реке. – Бог ты мой, поверьте, что очень высоко поднялся.

Все молчат. Слышны только звук шкворчащего на сковородке масла и шуршание бумаги в руках Шага. При слове «ураган» я вспоминаю Орандж-Бридж и то, как машина неслась сквозь стену дождя. Я трясу головой, чтобы стряхнуть эти воспоминания и вернуться в настоящее время.