— Мои методы? — расхохотался он. — Вы обратили внимание на человека, проигравшего дуэль?

— На Форцетту?

— На него самого. Я, пожалуй, расскажу вам еще кое-что о моих методах. Он работал на меня. Я приказал ему достать «синюю книгу» из мастерской Леонардо. Форцетга прежде был учеником тосканца и хорошо знал все тайники.

— Вы приказали ему ограбить Леонардо да Винчи?

— Я очень хотел покончить с этим делом, падре. Но признаю свой провал. Этот никчемный плут взял в его студии совсем другое произведение: Divini Platonis Opera Omnia. Эта книга была отпечатана сравнительно недавно в Венеции, и ценность ее ничтожна. Но он попытался схитрить — продать мне ее в качестве той самой инкунабулы.

— Divini Platonis... — пробормотал я. — Я знаком с этим трудом.

— В самом деле?

Я утвердительно кивнул головой.

— Это знаменитый перевод полного собрания сочинений Платона, выполненный Марсилио Фичино для Козимо-старшего во Флоренции.

— Как бы то ни было, мошенник уверяет меня, что Леонардо очень ценил эту книгу. Он утверждает, что маэстро подолгу просиживал над ней, работая над образом одного из апостолов «Вечери». Но мне-то на кой черт все это? Я потерял друга и хочу знать точную причину его смерти. Вы мне поможете?

Корсо Порта-Романа — одна из самых красивых улиц Милана. Днем и ночью по ней проезжают самые роскошные экипажи в Ломбардии, подтверждая ее славу единственного респектабельного въезда в город. Здесь всегда было много пышно одетых людей. Знатным дамам очень нравится прогуливаться между колоннадами, чтобы быть в курсе всего, чем живет город. Папские нунции, члены иностранных дипломатических миссий, просто дворяне — все стремились показаться здесь, чтобы почувствовать себя предметом восхищения. Близость главного канала сделала Порта-Романа галереей тщеславия, которой не было равных.

Здесь же высился Старый дворец. Это было любимое общественное здание миланцев, служившее местом собраний всевозможных обществ, цехов и судебных коллегий. В здании было три этажа, шесть просторных залов и множество контор и кабинетов, то и дело менявших владельцев.

В тот вечер, который я провел в доме Оливерио Джакаранды, все помещения дворца кипели оживлением. Более трехсот человек выстроились в очередь на улице, желая насладиться последним творением маэстро Леонардо. Многие видные горожане воспользовались этим удобным случаем, чтобы обменяться слухами о последних событиях при дворе. В Милане не было человека, который не хотел бы получить приглашение на это мероприятие.

Тосканец организовал выставку очень быстро, быть может, по настоянию герцога, который спустя всего сорок восемь часов после погребения супруги стремился возродить общественную жизнь Милана.

Маэстро Луини явился в сопровождении сияющей Елены Кривелли. Она упросила молодого художника взять ее с собой. Он все еще краснел при мысли о том, что произошло между ними всего два дня назад, а в его душе не утихала буря. Чтобы еще более усложнить задачу живописца, дочь донны Лукреции облачилась в ослепительный наряд: отороченное мехом голубое платье, квадратный вырез которого был украшен золотой нитью. Собранные под сеточку из драгоценных камней волосы и алые губы делали ее чуть ли не небожительницей. Луини прилагал все усилия, чтобы сохранять дистанцию между собой и своей спутницей: «Чтобы не запачкать платье», — убеждал он себя.

— Маэстро Бернардино! — приветствовал их трубный глас Леонардо, как только они очутились на третьем этаже Старого дворца. — Как я рад вас видеть! И с такой спутницей! Кто же это с вами?

Луини церемонно наклонил голову, стараясь не выдать удивления столь дерзким любопытством учителя.

— Это Елена Кривелли, учитель, — без промедления ответил он. — Эта девушка восхищается вами и настояла, чтобы я привел ее полюбоваться вашим произведением.

— Кривелли? Какой сюрприз! Вы, быть может, родственница художника Карло Кривелли?

— Я его племянница.

Прозрачные глаза Елены всколыхнули в душе тосканца смутные воспоминания. Казалось, их взгляд одурманил его.

— Так, значит, вы дочь...

— ...хорошо известной вам Лукреции Кривелли.

— Донны Лукреции! Ну конечно! — Он перевел взгляд на Луини. — И вы пришли в сопровождении маэстро Бернардино, с которым вы, несомненно, близко познакомились во время сеансов позирования. Вы его новая Магдалина!

— Вы правы, маэстро.

— Великолепно! Вы пришли как нельзя вовремя.

Леонардо еще раз изучающе посмотрел на девушку, надеясь увидеть в ней черты ее матери, которые когда-то произвели на него столь глубокое впечатление. Беглого взгляда было достаточно, чтобы убедиться в том, что перед ним тот же лоб, той же формы нос и подбородок. Перед ним стояла сестра-близнец донны Лукреции. Геометрическое чудо, которым являлось лицо матери, получило достойное продолжение во внешности дочери.

— Если вы располагаете временем, я с удовольствием провожу вас в помещение, подготовленное для демонстрации картины. Скоро здесь будет толпа приглашенных, тогда у нас не будет возможности вдоволь полюбоваться ею.

Маэстро пригласил их в небольшую комнатку, примыкающую к обширной лестничной площадке. Сразу бросалось в глаза, что помещение тщательно готовили к показу: стены обтянуты огромными полотнищами черной ткани так, что на виду оставалась лишь одна небольшая доска орехового дерева размером шестьдесят три на сорок пять сантиметров в светлой и гладкой сосновой рамке.

— Видите ли, я решил, что лучше всего будет показать ее публике именно сейчас, — пояснил Леонардо. — Смерть донны Беатриче повергла нас в такую скорбь, что нам необходимо созерцать как можно больше прекрасного, чтобы воспрянуть духом. Возможно, маэстро Луини вам уже говорил: мне необходимо видеть вокруг себя радость и веселье. Жизнь. Кроме того, я всегда устраиваю подобный прием, оканчивая одну из своих картин...

— Вы решили, что демонстрация вашей новой картины может вернуть людей на улицы, — восхитился Бернардино.

— Вот именно. И похоже, что, невзирая на мороз, мы этого добились. Ну и как? — резко переменив тему, указал на картину Леонардо. — Что вы об этом думаете?

Три пары глаз впились в стену, на которую указывал маэстро. Это было поразительное произведение. С написанного маслом портрета безмятежно взирала на зрителей молодая женщина в красном платье. Леонардо удалось передать не только оттенки бархата, но и стежки золотого шитья на воротнике. Ее волосы были собраны в длинный хвост, а тончайшая диадема нежно обнимала виски. Перед ними был очередной шедевр маэстро. Если бы портрет обрамляла не картинная, а оконная рама, никто не смог бы поручиться, что эта дама и в самом деле не стоит за окном, наблюдая за происходящим в зале[38].