Эйнштейн и Маргарита даже не успели попрощаться.

Говорят, что лишь в Москве художник Конёнков «прозрел», поняв, что «дружба» Маргариты с нобелевским лауреатом была не вполне «дружбой». Он, естественно, устроил жене грандиозный скандал, обвинял ее в неверности, но так как все это уже не имело никакого значения, эмоции, обиды и взаимные претензии были довольно быстро забыты.

Незадолго до своей кончины в 1980 году Маргарита Ивановна Конёнкова уничтожила всю свою переписку с Альбертом Эйнштейном. С точки зрения профессионального разведчика – шаг объяснимый и нормальный, с точки зрения обычного человека – трагический и бессмысленный. Даже уничтожив все документы и всех свидетелей, невозможно уничтожить память сердца, ведь все относительно, и для кого-то шерстяной плед и курительная трубка скажут куда больше, чем тома документов и огромный фотоархив.

Маргарита Ивановна, конечно, понимала это.

Еще задолго до своей встречи с Конёнковой Эйнштейн написал:

«Что такое теория относительности? Это когда ты сидишь с красивой девушкой на раскаленном солнце битых два часа и думаешь, что прошла всего минута. Но когда ты сидишь у раскаленной плиты только минуту, ты думаешь, что просидел рядом с ней уже целых два часа. Вот что такое теория относительности».

Пожалуй, главным тут является осознание того, что для тебя важнее – сияющее солнце или раскаленная плита.

«Впрочем, когда речь заходит об истинности героя, с которого и впрямь стоит брать пример, то интерес к индивидуальности, к имени, к облику и жесту представляется вам естественным и оправданным, ибо в самой современной иерархии, в самой налаженной организации мы усматриваем отнюдь не машину, собранную из мертвых и не представляющих интереса частей, но живое тело, где каждый член, каждый орган своим бытием и своей свободой участвует в таинстве, имя которому жизнь».

Эти слова немецкого писателя, лауреата Нобелевской премии по литературе 1946 года Германа Гессе необычайно точно обрисовывают личность Альберта Эйнштейна – машина и живое тело, оправданность и таинственность, закомплексованность и свобода.

Действительно, Эйнштейн буквально соткан из противоречий, а потому его характер и поступки совершенно непредсказуемы.

Итак, время лечит…

После расставания с Конёнковой жизнь стала постепенно налаживаться.

Вновь, как в былые годы, Эйнштейн с головой ушел в науку.

Теория общего поля не отпускала ученого, да и как она могла его оставить, если он шел к ней всей логикой своей бурной научной деятельности.

Банеш Хоффман, друг Альберта Эйнштейна по Принстону, писал: «Эта последняя теория не поддается элементарному изложению. Понимание могли бы облегчить картинки, но их нет. Теория до предела насыщена математикой… Многие исследователи, и среди них Инфельд, показали, что уравнения поля вели к явно ошибочным описаниям движения: электрически заряженные частицы должны были двигаться так, как будто у них не было заряда. Несмотря на это, Эйнштейн сохранял веру в эту теорию».

Ученый собирает вокруг себя своих единомышленников, которых к тому времени осталось не так уж и много, и пытается заразить их своей верой, своей страстью, своим горением, ведь это все, что осталось у него в науке.

Да и в обыденной жизни тоже.

В январе 1946 года Эйнштейн пишет Эрвину Шрёдингеру, австрийскому физику-теоретику, лауреату Нобелевской премии по физике 1933 года: «Посылаю Вам [материалы исследований], потому что больше некому, потому что Вы единственный, кто меня понимает, кто не слеп в отношении фундаментального вопроса науки… Попытка основана на идее, которая на первый взгляд Вам покажется устаревшей. В уравнение вводится несимметричный тензор [объект линейной алгебры, линейно преобразующий элементы одного линейного пространства в элементы другого]… Ваша поддержка так ужасно важна, потому что Вы единственный, кто мыслит сходно со мной, Вы мой брат».

Столь эмоциональное послание, впрочем, не произвело на Шрёдингера должного впечатления. Единственное, что он счел нужным сказать Эйнштейну в этой связи: «Вы затеяли большую игру».

Глубокомысленно, однако.

Если учесть, что все замыслы Эйнштейна не страдали от узости и ограниченности, то столь сдержанная оценка теории общего поля выглядит отчасти издевательски. Хотя понять австрийского исследователя, думается, можно. Градус творческой раскрепощенности и непримиримости Эйнштейна был столь высок, что едва ли Эрвин Шредингер смог бы поддержать его, и он, будучи человеком умным и здравомыслящим, прекрасно понимал это.

Эрвин Шрёдингер (1887–1961).

Речь идет о связи на первый взгляд несвязываемого – рационального и умозрительного, философического. И как тут сразу же не вспомнить слова Эйнштейна о том (в одном из его писем Маргарите Конёнковой), что он теперь больше увлечен чтением книг по истории философии.

Можно предположить, что новая теория, разрабатываемая ученым, лежит на стыке точных наук (математики, физики) и философского знания. Ведь по сути именно к этому всю жизнь ученый и стремился – исчислить Вселенную, постигнуть единый, универсальный закон, позволяющий если не управлять глобальными мировыми процессами, то хотя бы прогнозировать их.