Таня Скворцова должна была, по всем предпосылкам, расти благополучным ребенком. Сами посудите: единственная, к тому же младшая, дочь в семействе состоятельного человека, где кроме нее имеются трое сыновей. И родители, и старшие братья просто обязаны такую девочку обожать, ласкать, ублажать… На деле, жизнь десятилетней Тани была полна трудностей.

Что стало тому причиной? Может быть, неудачный момент Таниного появления на свет? Родион родился восемь лет спустя после первенцев-близнецов, и Нинель Петровна была счастлива после такого долгого перерыва снова потетешкать младенца, насладиться материнскими заботами. Таня же оказалась зачата случайно, благодаря недосмотру в сроках предохранения, и мать совсем не радовалась тому, что немедленно после окончания возни с кашками-пеленками для Родика приходится начинать все сначала с новым, беспокойным, натужливо орущим день и ночь существом.

Или вся загвоздка заключалась в самой Тане? Взять хотя бы внешность. Сыновья в семье Скворцовых — что близнецы, что Родион — росли красивыми. А вот дочь… Неизвестно в кого, Таня умудрилась уродиться блондинкой, но общая размытая белесость жидких волос и лунообразного, со слишком толстыми щеками, лица ее не красила. Наоборот, привлекала внимание к родимому пятну, составлявшему самое очевидное из Таниных несчастий. Ярко-красное, ноздреватое, оно начиналось на левом виске и, обогнув по касательной глаз, перехлестывалось на скулу, формой напоминая язык пламени. Как будто Таня работала клоуном и навела грим для сцены! «Что это у тебя с лицом? Обожглась?» — таков был самый частый из вопросов, задаваемых Тане при знакомстве. «Я с этим родилась», — хмуро отвечала Таня и набычивалась, что не добавляло ей привлекательности. Таня трудно сходилась с людьми.

Внешность и нелегкий характер можно было бы компенсировать при помощи способностей — но, увы! — Младший отпрыск художнического семейства получился абсолютной бездарностью. Конечно, не всем отмерена славная участь поражать мир с помощью красок — родителей устроил бы любой другой талант. Самый скромный, самый непритязательный. Пусть бы Таня, допустим, танцевала, или писала стихи, или любила читать, или помогала по хозяйству, или быстро считала… Но она не умела ни-че-го! Училась Таня так себе, перебиваясь с «тройки» на «четверку», а ее ошибки в диктантах и упражнениях по русскому языку отличались неподражаемой, злостной нелепостью, заставлявшей учительницу восклицать: «Ну и Скворцова! Ну и Скворцова! Ну вместо „трОпинка“ написать „трАпинка“ — это я еще понимаю. Но „трЯпинку“ — впервые вижу!» На уроках физкультуры девочка была беспомощна, как куль с мукой. Нинель Петровна попыталась отдать дочь в секцию ритмики, но толстушка настолько демонстративно тяготилась занятиями и так часто прикидывалась больной, что походы на ритмику через месяц отпали, и Таня облегченно устроилась перед телевизором с кульком конфет. Это было самое комфортное для нее положение.

Нинель Петровна иногда говаривала в сердцах: «Такое впечатление, что мне подменили ребенка в роддоме». В действительности она так не думала: неровное ноздреватое пятно на багровой сморщенной головке, которое ей показала акушерка тотчас после рождения, исключало подмену. Но она не переставала задавать себе вопрос: как получилось, что у нее с Николаем родилось и выросло вот это — аморфное, некрасивое, ленивое, чуждое им дитя? Наверное, она плохая мать. Хорошая мать своего самого убогого, самого никудышного ребеночка любит и лелеет больше, чем здоровых и красивых. Нинель Петровна отдавала себе отчет в том, что, насколько легко ей любить близнецов и Родиона, настолько трудно любить Таню.

О чем думала Таня, никто не знал: она ни с кем из домашних не делилась своими мыслями, а подруг у нее не было. Мечты она таила глубоко в себе. А мечтала она о том, как бы поскорей закончить школу, пусть бы даже на одни «тройки», и получить специальность косметолога — не врача (на врача надо долго учиться), а той тетеньки, которая выдавливает богатейкам прыщи и делает питательные маски. Они классненько зарабатывают. Таня покрасит волосы в черный цвет, глаза по-египетски подведет стрелками. Прическу себе сделает — с длинной косой челкой… и со временем накопит денег на операцию, чтобы убрать пятно.

С этой операцией у папы с мамой все время получалась какая-то ерунда. Таня помнит, она еще ходила в детский садик, когда ее повели к врачу, и он с важным видом изрек, что операция в данном случае невозможна: родимое пятно имеет такое строение, что, если его удалить, возникнет ползучий рубец, который захватит все лицо. Потом, когда Таня была в первом классе, один из папиных иностранных, но часто посещающих Россию гостей (его она вспоминает с благодарностью — хотя бы только за то, что он единственный обратил внимание не на Родика, не на Ростика с Кирюшей, а на нее) сказал, что это все ерунда, глупые страшилки: такие вещи превосходно оперируют, и после ничего не заметно. Иностранный гость даже дал папе с мамой адрес клиники в Москве, где замечательные хирурги, которые даже знакомы ему по зарубежной практике, специализируются именно на таких, и даже более заметных, врожденных дефектах, как у Танечки. Конечно, лечение не бесплатное, но плата при скворцовских доходах обременительной не будет. Таня обрадовалась и решила, что ее завтра же поведут в чудесную клинику, а к Новому году она придет в школу преображенной… Ага, как же! Родители впрямую не отказывали дочери, но на пути в клинику постоянно возникали какие-то препятствия. То конец четверти, то простуда, то у взрослых нет времени, то не хватает денег — причины находились веские, но чем дальше, тем отчетливее Таня перестала им верить. На самом деле, они просто не хотели, чтобы у Тани было все в порядке с лицом. Они терпеть не могли Таню за то, что она самая обычная, ничем не выдающаяся. Так пускай еще в придачу будет уродиной с пятном!

Правда, небольшим, но все же утешением могло служить для нее то, что не только на ее операцию в семействе Скворцовых не хватало денег. Таня помнит, как однажды во втором классе раньше обычного вернулась из школы. Дома она собиралась сказать, что математики не было, а у Лидборисовны (тогда еще учителя были не по предметам, а одна училка на всех) отпросилась, пожаловавшись, что болит голова. «Ладно, Татьяна, иди», — отозвалась Лидборисовна, проводив ее сожалеющим взглядом: и так вроде бы голова у девчонки пустая, а еще и болит… Тане было все равно. Она знала только то, что устала, ей все надоело и она хотела побыстрее очутиться дома. Родька еще был в школе, близнецы с папой вместе работали над каким-то сложным проектом, которым наградило папу дизайнерское агентство, мама, как обычно, пошла на ближайший рынок затовариваться продуктами, значит, Таню никто не тронет. Она просто хочет побыть одна.

Дом от школы близко — только дорогу перейти. Открывая дверь своим ключом, Таня услышала громкие, перебивающие друг друга голоса папы и близнецов. Они спорили, даже, скорее, ссорились. Первой Таниной мыслью было пойти погулять, пока они не наругаются вдоволь, а то еще попадешь под горячую руку и получишь выговор за прогул уроков. Следующая мысль подправила первую: на улице можно наткнуться на компанию школьников постарше, которые постоянно дразнятся. Уж лучше папа с выговором… Проскользнув в прихожую тихо, как мышка, Таня повесила на нижний крючок вешалки мешок со сменной обувью, поставила на пол ранец и присела на галошницу, чтобы разуться. Невольно она прислушалась к реву трех голосов, доносившемуся из большой комнаты.