цветные сны. Приношу «Королеву» — ей смешно! Ничего она, оказывается, не понимает. Хочу угостить ее коктейлем — говорит какие-то колкости. Я уступаю Петуху, он в ответ — наглеет, рвется показать свое превосходство. Правда, здесь все-таки справедливость восторжествовала. — Дауд сам себе улыбнулся в темноте. — А Цыганка-то, Цыганка… Сначала просто не знала, как мне угодить, потом кинулась выгораживать этого нахала Петуха».

Да что они — чужие люди! Даже мать не понимает отца и уверена: отец не понимает ее. А он, Дауд, не знает, кто из них прав, кто виноват. Ему кажется — оба правы. И больно ведь, когда они ссорятся…

А какие сложности возникают порою в школе между учениками и учителями?.. Их привыкли считать маленькими. И напрасно. Они давно понимают и видят многое, только делают вид, что ничего не замечают. Словно соблюдают правила навязанной им игры.

Ну и ладно! Пусть все живут, как хотят. Ему-то что за дело?!

Но вот уж Раисе-то он ничего не простит. Никогда! Подумаешь, королева какая! Она еще услышит про него. Во-первых, он запишется на каратэ. Отец его ходил когда-то на вольную борьбу. Не стал чемпионом, но все со временем пригодилось. И сильным стал, и приемы знает. А он, Дауд, еще может и в чемпиона вырасти! И учиться будет так, что все позавидуют. Тогда эта зазнайка поймет, кого она потеряла. Локти себе будет кусать. А он просто на нее ноль внимания. Вот так!

* * *

Дауд всегда был рад, когда к ним приезжал дядя Мухтар, друг папиного детства. Но в нынешней его ситуации это было просто спасение. Мухтар относился к нему как ко взрослому человеку и понимал с полуслова.

Когда-то Мухтар и папа вместе учились в школе. После школы Мухтар так и остался в горах. Стал чабаном. Теперь он уже старший чабан. А в прошлом году его наградили орденом Ленина и напечатали портрет в республиканской газете. Дауд хорошо помнит, с каким нетерпением он ждал в этот вечер возвращения родителей с работы.

Мама вся сразу засияла, захлопала в ладоши.

— Правильно! Он Героя заслуживает. Такой работящий и серьезный человек. Давайте-ка пошлем ему телеграмму!..

Отец странно улыбнулся и ничего не ответил.

— Да ты не рад, что ли? — Мама так и застыла с газетой в руке.

— Почему не рад? Очень рад! Просто я уже видел газеты… И еще мне жаль Мухтара, он же мне друг. Ну подумай, какая у него жизнь? Всегда один со своей отарой. И в дождь и в хорошую погоду. И зимой и летом. И ночью и днем. Когда он бывает в кино и театре? Как он отдыхает? С кем из интересных людей общается? А ведь он был очень способный, прекрасно учился. Мог бы стать крупным специалистом в городе…

— Сейчас и у чабанов есть телевизоры, — выпалил Дауд, не давая маме ответить. — И кинофильмы им возят, и с концертами ездят.

— Это все довольно элементарно, — улыбнулся отец снисходительно. — Вы только представьте себе жизнь, оторванную от людей, от интересных и нужных людей. Ведь он же не видит никого, кроме баранов. Да еще таких же, как и он, чабанов.

— А если он любит свою работу? Понимает, как она важна! Это ведь существенно — знать, что ты делаешь нужное людям дело! А жить в горах, среди лугов и лесов, неба и солнца — что может быть прекраснее!

— Ну ладно, вам бы только спорить!

Отец явно начинал сердиться, и продолжать разговор не имело смысла.

Нет, Дауду не понравилось, как он говорил о дяде Мухтаре… Как-то снисходительно, что ли… А ведь сколько раз они с мамой вспоминали Мухтара — его бесхитростность, бескорыстие, доброжелательность, готовность всегда прийти на помощь. Его спокойная уверенность в том, что он делает, степенность горца всегда вызывала уважение у Дауда. Мухтар охотно рассказывал ему о своей жизни, о школе. С ним разговоры Дауда выходили более дружескими и откровенными, чем с родителями…

Дауд стоял возле свежепокрашенных ворот, как бы разглядывая свою работу. Временами он, правда, посматривал на Раисин балкон, но это так, между делом. К тому же на балконе все равно никого не было. И вот тут на тропинке, ведущей к их дому, он заметил дядю Мухтара. За Мухтаром покорно шел белый баран. Неужели они так пешком и пришли из аула? Да нет, не может быть. До города, наверное, добрались на машине.

На голове Мухтара была высоченная каракулевая папаха рыжего цвета. И одет он был как обычно: коричневые галифе, коричневая рубашка, перехваченная широким ремнем, черные хромовые сапоги.

Мухтар еще издали увидел Дауда, улыбнулся ему и прибавил шаг.

Дауд бросился навстречу.

— С приездом, дядя Мухтар!

— Салам алейкум, Дауд! Салам! — Мухтар протянул ему широкую загорелую руку.

Тщательно выбритое лицо Мухтара было смуглым и обветренным. Из-под козырьков рыжеватых бровей доверчиво и спокойно смотрели темные глаза, которые, казалось, излучали тепло.

— На папин юбилей приехали? — спросил Дауд, с удовольствием поглядев на большого барана. «При таком баране ягненок может и не понадобиться», — подумал он.

— Какой юбилей? — остановился Мухтар.

Папино сорокалетие.

— Когда?

— Послезавтра, двадцать седьмого.

— Чего не знал, того не знал, Дауд. Но очень рад, что как раз к юбилею прибыл. Отец на работе?

— В командировке, но сегодня вернется.

— Мама как поживает?

— Спасибо. Хорошо, по-моему.

— Ты как?

— Перешел в десятый, — важно сказал Дауд и тут же, словно почувствовав себя взрослым, стал расспрашивать Мухтара:

— Ну а ваши-то как поживают?

— Живы-здоровы, салам передают.

— Жаль, что вы не взяли их с собой, — как бы от имени всего своего семейства сказал Дауд.

— Ты считаешь, всех надо было взять? — улыбнулся дядя Мухтар.

— Ну хотя бы Магомеда, — немного растерялся Дауд.

Магомед был его ровесник, и они подружились, когда Дауд в прошлом году приезжал к ним в аул на каникулы.

— Магомед пошел чабанить вместо меня.

— Дядя Мухтар, а кто старше — вы или папа?

— Я немного старше. Мне сорок уже исполнилось. Хотя забыл отметить. Не принято у нас. Наверное, это нехорошо. Ладно, зато юбилей твоего отца отметим как следует. Споем, старое вспомним, на свирели сыграем. Ну, а что отец, так больше и не играет на свирели?

— Играет, но редко. Когда какие-нибудь гости из аула.

— Далеко он поехал?

— На Саму́р, по-моему.

— На реку Самур?

— Ну да, там же красная рыба и черная икра.

— А то какой же без них день рождения?

— Папе хочется, чтобы все было, как у хакимов[15].

— А мне как быть? Я-то ведь не