Суан почувствовала себя так, словно у нее все внутренности превращаются в лед. За первым предательством из Голубой Айя не стоял никто, но теперь у одной Голубой сестры появилась причина предать Эгвейн.

Беонин проснулась на рассвете – это было ее привычкой. Отблески восхода проникали в палатку сквозь застегнутый клапан входа. Если привычка хорошая, то она всегда во благо. За годы она воспитала в себе целый ряд таких привычек. Воздух в палатке еще хранил остатки ночной прохлады, но женщина не стала разжигать жаровню. Она не собиралась задерживаться тут надолго. Создав небольшое плетение, она засветила медную лампу, потом подогрела воду в кувшине, покрытом белой глазурью, и умылась над шатким умывальником с забрызганным засохшей мыльной пеной зеркалом. Практически все, что было в маленькой круглой палатке, казалось неустойчивым, начиная от маленького столика и заканчивая узкой походной кроватью. Единственным надежным предметом выглядел стул с низкой спинкой, настолько топорно сработанный, словно его кто-то позаимствовал из кухни какой-нибудь бедной фермы. Но Беонин привыкла к таким условиям. Не все суды, на которые ее приглашали, проходили во дворцах. Даже самая захудалая деревенька заслуживает справедливости. Она ночевала в сараях и амбарах, чтобы претворить это высказывание в жизнь.

Не торопясь, Айз Седай надела платье для верховой езды, ладно скроенное из жемчужно-серого шелка, – лучшее из тех, что у нее были с собой. На ноги она натянула узкие сапоги, доходившие до коленей. После этого она принялась расчесывать свои темно-золотистые волосы щеткой, когда-то принадлежавшей ее матери. Задняя часть этой щетки была искусно отделана слоновой костью. Отражение в зеркале было немножко искажено. Почему-то сегодня утром Беонин это раздражало.

У входа в палатку зашуршало, и мужской голос весело сообщил с мурандийским акцентом:

– Завтрак, Айз Седай, если вам угодно!

Женщина опустила щетку и обратилась к Истинному источнику.

Она так и не удосужилась обзавестись служанкой, и теперь ей постоянно казалось, что еду приносит каждый раз кто-то новый. Но полного седеющего мужчину, с чьего лица не сходила улыбка, она помнила. Повинуясь приказу, он вошел в палатку, неся поднос, накрытый белой салфеткой.

– Пожалуйста, Эвин, поставь его на стол, – сказала она, отпуская саидар.

В ответ мужчина заулыбался еще шире и поклонился, умудрившись не накренить поднос, а потом отвесил поклон еще раз, уже уходя. Многие сестры забывают о таких незначительных знаках внимания тем, кто стоит ниже них по рангу. А именно эти мелочи и смягчают жесткую реальность повседневной жизни.

Взглянув на поднос без особого энтузиазма, Беонин снова принялась причесываться. Этот ритуал она совершала дважды в день и находила его крайне умиротворяющим. Однако этим утром она почему-то не получала удовольствия от того, как щетка скользит по волосам, но мужественно заставила себя совершить ею сотню движений, прежде чем положить на умывальник рядом с гребнем и зеркальцем работы того же мастера. Раньше она могла холмы обучить терпению, но после Салидара это становилось труднее и труднее. А после Муранди стало и вовсе практически невозможным. Она приучила себя к этому, как приучила себя ходить в Белую Башню вопреки строгим материнским заветам, как приучила себя смириться с дисциплиной, принятой в Башне, и даже ее преподавать. Она была сообразительной девочкой, ей всегда хотелось большего. А Башня научила ее, что достичь большего можно, только умея держать себя в руках. И это умение было предметом гордости Беонин.

Контроль контролем, но размышления над завтраком из тушеного чернослива и хлеба дались ей не менее тяжело, чем ритуал с расческой. Когда сливы сушили, они были отнюдь не первой свежести; а после этого их еще и разварили до кашеобразного состояния. Айз Седай была уверена, что упустила пару черных пятнышек, красовавшихся на свежеиспеченном хлебе. Она постаралась убедить себя, что на зубах хрустели ржаные или ячменные семечки. Конечно, есть хлеб с долгоносиками ей приходится не в первый раз, но вряд ли это можно назвать приятной трапезой. У чая тоже был какой-то привкус, словно он уже начал киснуть.

Наконец, бросив салфетку на выщербленный деревянный поднос, она облегченно вздохнула. Как давно в лагере не осталось ничего съедобного? Так же обстоят дела и в Тар Валоне? Видимо, так. Темный осеняет мир своим присутствием. Мысль, безрадостная, как голое поле, усеянное потрескавшимися камнями. Но час победы настанет. Она отказывалась думать иначе. Юному ал’Тору предстоит многое, очень многое, но он справится – он должен справиться! – так или иначе. Так или иначе. Однако Возрожденный Дракон был для нее недосягаем; все, что ей оставалось, – это следить за развитием событий. Беонин никогда не любила сидеть в сторонке и наблюдать.

Все эти горькие раздумья бесполезны. Пора двигаться дальше. Она так резко вскочила, что упал стул, но Айз Седай так и оставила его лежать на тканом полу.

Высунув голову из палатки, она обнаружила Тервайла, устроившегося на табуретке у входа. Откинув назад темный плащ, он опирался на меч в ножнах, зажатый между носками ботинок. Вставало солнце, из-за горизонта уже появились две трети сияющего золотого шара. В другой стороне над Драконьей горой теснились свинцовые облака, предвещавшие снегопад. Или дождь. На фоне прошедшей ночи лучи солнца даже грели. В любом случае, если немножко повезет, скоро она окажется в весьма уютном месте.

При виде Беонин Тервайл едва заметно кивнул, не прекращая того, что на первый взгляд можно было бы назвать ленивым созерцанием всего, что происходило вокруг него. В этот момент никого, кроме крестьян, в поле зрения не было. Простолюдины в грубых шерстяных рубахах, тащили на спине корзины. Мужчины и женщины правили телегами, груженными вязанками дров, мешками с углем и бочками с водой; большие колеса громыхали на выбоинах. Кому-то это созерцание и могло показаться праздным, но только не той, что связана узами с этим Стражем. Ее Тервайл сейчас был острием стрелы, наложенной на тетиву. Он тщательно изучал мужчин, и его пристальный взгляд задерживался на тех, с кем он не был знаком лично. Две сестры и Страж были убиты мужчиной, способным направлять, – существование двух таких убийц представлялось просто немыслимым, – и поэтому все теперь опасались этого загадочного незнакомца. По крайней мере, те, кто знал об этих убийствах. О таких новостях не кричат на каждом углу.

То, как ее Страж собирался вычислить виновного, оставалось за пределами понимания Айз Седай, – разве что тот будет разгуливать по лагерю с табличкой наперевес, – но она не станет осуждать попытки Тервайла исполнить свой долг. Сухощавый, с крупным носом, – его скулу пересекал толстый шрам, полученный им уже в бытность Стражем, – Беонин нашла его еще совсем мальчишкой, гибким, словно кошка. Но уже тогда он был лучшим фехтовальщиком в ее родном Тарабоне, и за все эти долгие годы он ни разу не заставил ее в этом усомниться. Он раз двадцать спасал ей жизнь. Помимо угрозы нападения разбойников и бандитов, слишком невежественных, чтобы узнать Айз Седай, сам закон таил в себе множество опасностей, когда та или иная сторона решается на отчаянные меры, только бы им не был вынесен приговор, и зачастую Тервайл различал опасность раньше, чем это делала Беонин.