Гена вышел из машины, но остался возле нее, копошась в багажнике. Эмма Павловна поднялась на крыльцо, ее сопровождал Михал Михалыч. Они стояли, говорили о чем-то и смеялись. Но вот престарелый кавалер галантно распахнул перед дамочкой дверь, и до меня донесся ее грудной тембр:

– …Ты же знаешь, Миша, я – человек тонкой душевной организации, мне это просто необходимо!

– Да, Эммочка, да… как скажешь.

– Тебе что, нравится во всем соглашаться со мной?

– Нравится. Ты же знаешь, ты для меня – идеал!

– К сожалению, не могу того же сказать о тебе… Привет, Валя…

– Здрасьте, Эмма Павловна! И вам здрасьте.

– Приветствую, – сдержанно кивнул мне Михал Михалыч, даже не удостоив меня взглядом.

Впрочем, я не обиделась.

– …И вот что еще, Миша… кажется, мне еще раз будет нужна твоя помощь…

Парочка удалилась на второй этаж. Я перестала натирать пол, все равно он и так уже блестел, как масляный. Я смотрела вслед этим двум. Ну, Эмма Павловна, ну, и артистка! «Я – человек тонкой душевной организации…» Слышал бы Михал Михалыч, как она матерится, как выражается на воровском жаргоне, когда разговаривает наедине со своим братцем! Кажется, я злюсь на них за то, что сорвали мне мероприятие по проникновению в их подвал. Да, теперь туда уже не сунешься: сейчас еще и «Геночка Петрович» соизволит завалиться сюда, наковырявшись вдоволь в багажнике… Я с остервенением домывала пол и осмысливала услышанное выражение Эммы Павловны: «…И вот что еще, Миша, кажется, мне еще раз будет нужна твоя помощь…» Это что еще за помощь такая? В чем? Может, наша неуемная дамочка собирается похитить кого-нибудь еще?

Закончив уборку, я поднялась на второй этаж, оставила в кладовке все свои причиндалы, переоделась и спустилась на первый этаж. Проходя мимо кухни, я как бы от нечего делать заглянула туда. Галя сидела там со скучающим видом, лениво перебирая высыпанную на стол фасоль.

– А я уже все домыла, – радостно доложила я, – сейчас домой поеду.

Повариха подняла на меня свою грустную физиономию. А выглядела она сегодня не очень, даже ее розовые щечки были сейчас какими-то бледными и тусклыми, а губы так просто скривились.

– Тебе тут зарплата за эту неделю, – недовольно проворчала она, достала из ящика рабочего стола несколько пятисоток и протянула мне, – Эмма Павловна просили передать.

– Ой, спасибо, – с довольным видом сказала я, убирая деньги в карман, – денежки – это нам как раз вовремя.

– Кофе хочешь? – неожиданно предложила повариха.

Какой же дурак откажется от кофе? – хотела спросить я, но вместо этого кивнула:

– Хочу, с удовольствием. Кофе – это я люблю.

– Садись, – кивнула она на стул, – сейчас налью.

Галя встала из-за стола и как бы нехотя подошла к кофеварочной машинке. А она сегодня какая-то невеселая, подумала я. Никак, с Геночкой Петровичем своим поругалась? Что-то не видно его здесь, наверное, так и торчит возле машины, весь багажник, поди, уже сорок девять раз перевернул.

– Сахара сколько?

– Спасибо, я сама положу.

Галя поставила передо мной белую чашку с дымящимся ароматным напитком. Я с удовольствием потянула носом этот запах. М-м-м… Это что-то! Потом повариха пододвинула ко мне сахарницу и круассаны.

– С абрикосовым джемом, – недовольно проворчала она, и я поняла, что ей действительно сейчас просто хреново.

– Галя, а вы, случаем, не заболели?

Она посмотрела на меня, как на конченую идиотку. В самом деле, что это я? Я сделала вид, что смутилась.

– Выглядите вы того… не очень…

– Да ладно, это личное… Не обращай внимания. Пей вон, а то остынет…

– А вы хорошо готовите кофе, – поспешила я сменить тему разговора.

– Я знаю. Хотя некоторым это по фигу.

Галя сделала такое ударение на слове некоторым, что нетрудно было догадалась, кому именно это было по фигу: так сильно женщина может страдать, только поссорившись со своим возлюбленным. Что ж, это нам на руку, это очень хорошо. Поддержим беседу, пусть повариха успокоится, заодно хоть что-нибудь выведаем.

– А вот я готовить не умею, – призналась я и, собственно, практически не солгала в этом. – Убираться люблю, стирать, даже гладить, а готовить и не люблю, и не умею.

– Как же ты мужа кормишь? – усмехнулась повариха.

– А он у меня сам готовит, – выдала я первое, что пришло на ум.

– И не ворчит? – удивилась Галя.

– Нет, он в армии того… поваром был, так что научился.

Она покачала головой.

– Бывает… Хорошо живете-то?

– Нормально. А как у вас с Геннадием Петровичем?

Она поморщилась.

– Давай о другом. И это… давай на «ты», что ты мне все выкаешь-то?

– Как скажешь, – пожала я плечами. Потом помолчала минуту, затем спросила как бы между прочим:

– У Эммы Павловны, кажется, гости?

– Ты о Михал Михалыче? – усмехнулась Галя. – Да какой он гость? Это наш друг детства.

– А я думала, он ухаживает за нашей хозяйкой.

– Ухаживает, это точно.

– А она?

– Да ты что, с луны свалилась? Зачем он ей нужен, у него же ничего нет!

– В каком смысле ничего?

– Денег нет, квартирка захудалая: двушка в старой пятиэтажке, опять же пенсия маленькая…

– Интересно, сколько ему лет?

– Да уже за шестьдесят. Так что для нас он – старик.

– В каком смысле?

– Да это я так… – немного смутилась Галя и отвела глаза.

– А что же, жены у него нет?

– Он вдовец.

– Интересно, кто он?

– Говорят, бывший охранник на зоне.

– Охранник на зоне?! Подожди, это он что, в тюрьме, что ли, работал?

– Ага. Несколько раз предлагал нашей Эмме Павловне руку и сердце. А они смеются над ним, говорят, мол, больше ему и предложить-то нечего!

– Значит, она не отвечает ему взаимностью.

– Скорее, лишь терпит его назойливое присутствие: он иногда выполняет ее мелкие поручения.

– Жалко мужика, – вздохнула я.

– Их жалеть – себе дороже! – с ноткой злости в голосе выдала повариха. – А впрочем, если бы меня так любили, я бы за такого и замуж вышла. Тем более Михал Михалыч, по моим понятиям, не так уж и беден: у него и машина имеется – «Волга».

Галя грустно вздохнула.

– Значит, сильно Эмму Павловну любит?

– Безумно! Готов за нее и в огонь, и в воду! Ведь сколько лет уже ухаживает за ней – подумать страшно! А она – ни в какую… Да, может, для нее это и лучше: в самом деле, зачем ей этот старпер, с ее-то деньгами!