class="p1">Киль лодки врезается в мокрый песок, Ваня ловко перепрыгивает на берег, разматывает веревку, привязывает ее к торчащей из мелководья коряге и, протянув мне руку, помогает выбраться на сушу. Он озирается по сторонам, определяется с направлением и решительно шагает к стене из красно-коричневых стволов, увенчанных потрепанными шапками темно-зеленой хвои.

Меня одолевает дурацкое волнение — если я ошиблась, и поляны не существует, мне придется признать, что все было зря. На негнущихся ногах плетусь за Волковым, проклинаю себя за глупость и почти признаю поражение, но сосны как по волшебству расступаются, и взору открывается небольшая, окруженная буйной растительностью поляна.

На миг зажмуриваюсь, от внезапной радости захватывает дух.

Та самая поляна!.. Место силы из моих детских снов — окруженное кустарниками с резными листьями, усыпанное белыми и желтыми цветочками, благоухающее ароматом ландышей и купальниц. Сияющее, уютное, невероятное!.. Ослепительные блики сверкают на зеркальной глади идеально круглого озера, над ней, трепеща крыльями, порхают яркие бабочки и зависают неоновые стрекозы.

От облегчения и нахлынувшего вдруг счастья наворачиваются слезы и кружится голова. Я в восторге оглядываюсь и замираю с открытым ртом — в чуть прищуренных глазах Волкова мерцают золотые искры, взрываются огненные всполохи и проступает янтарное дно.

Волшебство — вокруг и внутри нас. И он не собирается с этим спорить.

— Ну как? Чудеса случаются? — то ли спрашиваю, то ли утверждаю я. Волков умопомрачительно улыбается, намного дольше, чем подобает однокласснику, задерживает на мне ошалелый взгляд и тихо шепчет:

— Я никогда не видел такой красоты…

С губ срывается громкий вздох. Будь я проклята, но… он же сейчас не о поляне⁈.

Я вспыхиваю, беспомощно моргаю и пячусь назад. Господи, нет. Конечно же, мне показалось…

Ваня просекает всю двусмысленность ситуации и тоже краснеет, а я вот-вот отключусь от чудовищной неловкости.

Молча забираю рюкзак и углубляюсь в изучение его содержимого. Кроме еды и воды, мама положила тонкое пляжное покрывало, два полотенца и крем для загара.

Расстилаю покрывало на молодой траве, плюхаюсь на него — ибо ноги не держат, — и отвинчиваю крышку от прохладной минералки.

Волков опускается рядом, откидывается на локти и прикрывает веки.

Тишина распадается на шепот ветра, шелест и скрип ветвей, трели райских птиц и журчание родника. Мы добрались, я здесь благодаря Ване. Я сама попросила не касаться неудобных тем, но где, как не в этом сакральном месте, их еще обсуждать?

Избавляюсь от шляпы, с удовольствием взъерошиваю волосы и, призвав все силы и выдержку, дотрагиваюсь до его плеча:

— А хочешь, я расскажу, каково это — жить в Сосновом? Ты верно подметил, что здесь все друг у друга на виду, ничего не происходит, любое мелкое событие раздувается до размеров сенсации, зато реальные проблемы принято не замечать и в них не лезть. Смысл всего — дешевые понты. Быть лучше всех или хотя бы не хуже других. Если соседка купила дорогие шторы, нужно купить еще дороже и вывесить их на всеобщий обзор. Если коллега пришла на работу в новом полушубке — придется брать кредит на шубу в пол. А если не тянешь — то и уважать тебя не за что.

У моего отца самый большой дом в поселке, самый крутой джип, самая красивая жена… Оставалось родить сына, потому что у всех его друзей сыновья, но родилась я, и больше у мамы не получилось забеременеть. Мне пришлось соответствовать его запросам, свято веря, что это и есть мое предназначение. Мой папаша — наглый, циничный и жестокий. Но при этом… трусливый? Я не знаю. Не хотелось говорить такое про родителя. Все свои гнилые делишки он проворачивает подальше отсюда, и местные делают вид, что не догадываются о них. Чтобы не отставать от друзей, он купил квартиру в областном центре, завел молодую любовницу, но деваха оказалась прожженной стервой и взяла его в оборот — он боится ее как огня и, когда приезжает сюда, срывает злобу на нас… Он бьет меня за непослушание, за фразу, сказанную не тем тоном, за любую ошибку или оплошность, и я больше не могла плясать под его дудку! Я не могла, потому что внезапно осознала, что не хочу быть на него похожей, не хочу, чтобы меня ненавидели, не хочу, чтобы моя жизнь была такой же бесцельной! Не хочу быть пустым местом! А с Ингой… — я шмыгаю носом и мучительно подыскиваю правильные слова. — Мы когда-то дружили. И я… ее предала. Ее семья тут не в почете, понимаешь… Отец и так не был в восторге от нашей дружбы, но однажды ее мама заметила у меня синяки, расспросила, откуда они и пригрозила моему папаше полицией, если тот не прекратит издеваться. Он запугал тетю Наташу и запретил мне общаться с Ингой. С помощью ремня доходчиво объяснил, что такое хорошо, а что — плохо, и я поверила. Потому что боялась. Я так и скользила по инерции, заглушая в себе все светлое, пережидала и мечтала отсюда поскорее свалить. Но — да, от себя не сбежишь. И тяжелая жизнь — не оправдание тому, что я творила: у тебя или Инги она не легче. Только благодаря тебе я смогла притормозить и увидеть, сколько всего случилось по моей вине… И представить, что еще могло бы случиться…

Его ладонь находит мою и осторожно накрывает. Анализировать происходящее не получается — мысли выведены из строя, чувства искрят и сбоят. Не такие уж мы и разные: лишь недавно вспомнили о чудесах и снова начали их замечать.

— Да брось, — усмехается Волков. — Человек — это прежде всего поступки. Когда увидел, как ты над своей клумбой трясешься, сразу понял: ты — даже близко не Ульяна. Заигралась или специально притворяешься, но глубинно это все не твое… Пожалуйста, всегда оставайся такой, как сейчас. И тогда я точно поверю.

Он внимательно вглядывается в меня, пробирается в сознание, наизнанку выворачивает душу, навсегда забирает сердце… Но, словно очнувшись, отводит глаза, отдергивает руку, быстро встает и отходит к озеру.

Я снимаю дурацкие очки, стираю пальцами слезы и, оставив шляпу на покрывале, спешу к Ване.

В прозрачной толще снуют мелкие рыбки, желтое, покрытое камешками и изумрудными водорослями дно кажется совсем близким, хотя тут порядочная глубина. Внезапно Волков хватает меня за руку, резко толкает в воду, и, прямо в одежде, ныряет следом. Я взвизгиваю, задыхаюсь от испуга и возмущения, но в полуметре от себя вижу его довольное лицо и, целясь прямо в