Даже не заморачиваюсь тем, чтобы принять убитый или удивленный вид.

– Адам, я знаю, – говорю я. – Я искала ее сверх любых разумных пределов. Я знаю, что ее больше нет.

Адам сочувственно стискивает мне плечо.

– Так что ты просто проснулась и поняла, что ее нет на борту… – произносит он. – Есть какие-то мысли, при каких обстоятельствах она выпала?

Приходится симулировать невежество.

– Все, что я знаю, это что она была там, когда я пошла спать, а когда я проснулась, ее уже не было. Честно говоря, даже не хочется воображать какие-то подробности.

– Я надеялся, что все-таки был один способ получить кое-какие ответы, – признается Адам, – но это оказался тупик. Мне не хотелось будить у тебя лишние надежды, так что я вернулся на яхту, пока ты была с Дэниелом, и просмотрел записи с системы видеонаблюдения, которую установил ваш отец. К несчастью, это старая система и хранит записи только за последнюю неделю, так что было уже слишком поздно.

– Все нормально, – отзываюсь я. – У меня уже было время смириться с мыслью, что я так никогда и не узнаю, как это произошло. Может, так даже лучше.

– Понимаю, – кивает Адам. – Нет смысла сходить с ума, теряясь в догадках. Даже если б ты знала, отчего Айрис выпала за борт, это все равно ничего не изменило бы.

Адам долго не отпускает меня. Его шея – как раз на высоте моего лица, так что я вполне органичным образом утыкаюсь в нее носом. Потом он пристраивает меня в кокпите со стаканом апельсинового сока, словно какого-нибудь инвалида, и приносит ведро мыльной воды – похоже, что собратья-яхтсмены заправили и наши водяные танки. Тщательно отмывает кокпит от крови. Чтобы и малейшего следа не осталось.

Он даже не спрашивает свою жену, откуда тут вообще кровь. Лишь высказал пару предположений, но не стал дожидаться ответа, какое из них верное. Не стал подвергать ее допросу по поводу обстоятельств исчезновения сестры. Он целиком и полностью ей доверяет. А вот к сейшельской полиции у него доверия нет. Реально боюсь спрашивать, что Адам имел в виду, когда сказал, что полиция здесь не такая, как в Австралии, но его решение замыть кровь говорит само за себя.

Уверена, что после душа в «Ля Бель Романс» хорошо пахну, но сейчас, пока Адам занимается уборкой, все равно ныряю в душевую кабинку яхты, чтобы воспользоваться тем яблочным парфюмом. Распыляю его в воздухе и прохожу сквозь туманное облачко, вдыхая сладкий аромат.

Девушка в зеркале выглядит гораздо лучше, чем утром. Ее лицо изменилось, словно прошли годы, но это уже неважно, поскольку сравнивать не с кем. Никто не спросит ее, кто она из пары сестер-близнецов.

Адам жарит стейки, шинкует салат. Ужинаем в кокпите. Душистый бриз, несущий с собой аромат ночных цветов, идиллически пощелкивает фалами на мачтах. Наш разговор то и дело притухает, постоянно возвращается к уже сказанным словам, но этого и следовало ожидать. Никто не знает, что говорить в случае такой тяжелой утраты.

Моя новая жизнь потихоньку встает на место, однако все лучшее еще впереди. После ужина спешу в каюту, чтобы сорвать с кровати грязные, просоленные простыни и лечь на свежую белоснежную ткань. Порывшись в выдвижных ящиках, нахожу набор чистого нижнего белья. Мягкий розовый атлас, ни разу не надеванный – мне приходится отрывать ярлычки с ценниками.

Адам ждет, что я вернусь наверх, но я лишь проскальзываю в постель и жду. Сердце бьется так быстро, что я уверена – его видно сквозь грудную клетку.

Весь день он гладил меня по волосам, стискивал мою руку, прижимался ко мне всем телом, но сексуальней всего было то, как он опустился на карачки и стал отмывать эту кровь. Адам – мой муж. Он любит меня.

Адам неспешно входит в каюту, раздевается до боксерских трусов и падает на кровать рядом со мной. Его теплые, крепкие руки скользят по мне, и по коже у меня пробегает сладкий озноб, когда он притягивает меня ближе, зарывается лицом мне в волосы.

– Саммер, сладкое ты мое солнышко! – мурлычет Адам. – Бедная ты моя, бедная! А теперь спи. Давай я тебя как следует обниму – со мной ты в полной безопасности. Ты и наше дитя.

Пахнет он божественно. Все мое тело нетерпеливо пульсирует. Его теплая голая грудь прижимается к моей спине, и согнутые мускулистые ноги приникают сзади к моим бедрам.

Жду, затаив дыхание, его первого хода, но ничего нового не чувствую. У Адама не встает. Это лишь чисто дружеские, платонические объятия, призванные утешить убитую горем женщину.

Подыгрывай, сестренка! Прояви терпение.

Пытаюсь высчитывать даты, но цифры беспорядочно скачут у меня в голове. Знаю только, что они не сойдутся. Все превосходно, за исключением одного. Катастрофически не хватает ребенка.

Естественно, я знаю, кто я. Ничего я не забыла. Просто не могу забыть. Но нельзя позволять себе задумываться об этом, даже на миг – только не со всеми этими родственничками, кружащими вокруг, и когда Адам, Адам, Адам повсюду…

Я знаю, кто я, поскольку, пусть даже родственники Адама – народ добросердечный, мне жутко хочется, мне просто нужно избавиться от их общества! Саммер спокойно спала бы в «Ля Бель Романс» в окружении семейства Роменов, где теперь каждый – ее новейший дражайший друг. Спала бы с Тарквином, свернувшимся у нее на руках.

Я знаю, кто я, поскольку и не подумала позвонить Аннабет или Бену. Саммер не стала бы их избегать, практически прятаться от них. Разве не так она заманила в свои силки Адама – поскольку не сторонилась его горя?

Знаю, кто я, поскольку, когда Адам прижимает меня к себе этой теплой ночью, его левая рука сонно проскальзывает у меня под мышкой и пристраивается аккурат на моей правой груди, и я вижу, как правая сторона моей грудной клетки пульсирует в такт ударам моего своевольного, лишенного любви, лживого сердца.

Я – Айрис, ершистый сиреневый цветок, а не розовенькая округлая роза. Хорошо еще, что Саммер, когда она прикалывалась над моим цветочным именем, не пришло в голову вдобавок поизгаляться над тем, что «айрис» – это еще и радужная оболочка глаза, медицинский термин. Так вот: я еще и пара водянистых колец вокруг двух черных зрачков – окон моей пропащей души.

Просыпаюсь в темноте, вся в поту и на полном боевом взводе, пробужденная не ночным кошмаром, а суровой правдой моей жизни наяву, которая пронзила мой сон, словно раскаленный клинок. «Вирсавия» покачивается под утренним бризом, и мне чудится, что я до сих пор в море. Сегодня я достигну земли и расскажу Адаму правду. Естественно, он поможет мне. Разберется с полицией, вызвонит своего кузена, доктора Ромена… И я не стану противиться медицинскому осмотру. Позволю доктору проверить себя с ног до головы.

Как я могу продолжать в том же духе? Какой-нибудь катастрофический прокол просто неизбежен! Эх, попасть бы сейчас опять в Уэйкфилд… В гардеробе Саммер лежат папки, описывающие всю ее жизнь. При наличии столь исчерпывающего руководства я точно не наделала бы ошибок. Прочитала бы все до последней странички. «Любимые блюда Адама». «Тысячелетняя Камасутра».