– Их всех и сейчас продолжают беречь, – с горечью произнес отец Николай. – Если уже священников похищают, чего дальше ждать? Конечно, по грехам нашим и наказание, однако обидно. Но это государственная политика, направленная на предательство не нас с вами конкретно, а своего народа в целом, а мы можем бороться только молитвой и слушать свое сердце.

– Кругом измена, – поднялся отец Василий. – На всех уровнях власти, начиная с мелких взяточников, кончая политиками и высшими иерархами. И никакого выхода. С каждым годом все хуже и хуже становится. Грядут «последние времена»[23], и к ним готовиться нужно. Каяться и каяться... – Он с сердитым видом подошел к ведру с водой, зачерпнул кружкой, выпил одним залпом, словно хотел смыть горечь своих слов, и тяжело вздохнул.

– Вы давно в политику ударились, отец Василий? – спросил один из священников.

– Нет, я вообще не о политике говорю, а о своей судьбе и о судьбе своих прихожан рассуждаю. О них – в первую очередь. О судьбе людей, которые в жизни никакого просвета не видят. Порядочных людей сейчас даже с работы гонят, чтобы не мешали другим наживаться. Скажите мне, разве это не «последние времена»? Самые что ни на есть распоследние, и поэтому всем готовиться пора...

– Что-то дымком попахивает, – обронил кто-то из священников.

– Печку топят, – пояснил отец Иннокентий. – Я слышал, охранник дровами стучал. Скоро согреемся. Пора уже затопить-то. Снег на улице, погода минусовая. Как не топить... Ну и нам немного тепла достанется. Без тепла в такую погоду плохо.

– Молиться будем. – Отец Василий громко поставил пустую кружку на табуретку, повернулся лицом на восток и встал на колени. – Молитвой и согреемся. Господь наш учил нас: где двое или трое соберутся во имя Его, там и Он будет с ними. Нас не двое или трое, а семеро. Поверим же, что Господь с нами, и вознесем Ему молитвы за спасение Руси православной, и попросим о наделении нас силами в смиренном терпении притеснений от нечестивых.

Он начал истово креститься. Другие священники последовали примеру отца Василия. Молились каждый по-своему, каждый после обычных молитв свои слова подбирал, чтобы доходчиво и честно к Богу обратиться, и надеялся, что молитва будет услышана. Каждый пытался не умом, но сердцем сформулировать свое обращение, потому что Господь, как сами священники говорили, только такие молитвы слышит. Молились долго, до тех пор пока легонько не заскрипел дверной засов. Но это не охранник, он входил не так, когда приносил священникам еду и воду, грубо и громко окрикивал их. Так приходил только имам Меджидов.

* * *

– Я, кажется, помешал? – с насмешкой спросил Гаджи-Магомед, когда двое из священников, отец Иннокентий и отец Василий, все же соблаговолили оглянуться, встали с колен и медленно, с неохотой повернулись к нему. – Извините уж, тонким манерам в наших горах не учат. Да и времена нынче пошли не те, чтобы интеллигентность проявлять. И хозяева стали не слишком гостеприимными, докучают гостям по случаю и без случая...

Имам сделал ударение на слове «хозяева» специально, чтобы подчеркнуть свою господствующую роль в ситуации. Такая роль ему нравилась.

– Да, это неприятно, когда молитва прерывается чьим-то приходом, – сказал протоиерей Иннокентий совсем не то, что хотел услышать имам. – Тебе тоже было бы неприятно, если бы мы пришли на твою молитву в мечеть и некстати заговорили бы с тобой. Сегодня же пятница; у вас, кажется, общие молитвы...

– Слава Аллаху, он еще не предоставил вам такой возможности. Иначе наши верующие сорвали бы весь встречный молебен, разорвав вас на куски. Дело бы сделали хорошее и полезное, но вы у меня для другого припасены. А новых семерых искать – на это слишком много времени уйдет. Мне это не нравится. – Гаджи-Магомед остался доволен своим ответом, даже заулыбался.

– Ну, мы не такие кровожадные, слава богу, и тебя рвать на куски не будем, – утешил его, вставая с колен, отец Николай. – Нам тоже не хотелось бы срывать молебен, поэтому можешь приходить к нам сегодня еще несколько раз, не опасаясь за свою жизнь. Мы люди мирные и тебя не тронем.

– Все правильно, – ответил Меджидов. – И мне не стоило ждать от вас чего-то другого. Неверные не могут вести себя иначе. Вы воспитаны на домыслах о своей религии, а не на самой религии, и сути веры понять не в состоянии. Думаю, может, вообще зря я со схоластами связался.

– При чем здесь схоласты? – не понял протоиерей Иннокентий.

– При том, что все христианство на схоластике взращено.

– Кто тебе сказал такую глупость, имам? – засмеялся отец Николай. – Или ты сам такие выводы сделал? Только не пойму я, на основании чего. Ты, похоже, понятия не имеешь о православии. А если не имеешь, не старайся свою грамотность проявить. – Из всех священников он был наименее выдержанным и в словах не стеснялся.

– Мусульманские богословы так пишут. Они не стали бы писать то, чего не знают. Только что читал арабский богословский журнал. Там все на факты опирается. И от этого вам никуда не уйти.

– Должно быть, твой журнал пишет о католиках, – уже не пряча улыбки, заговорил протоиерей Иннокентий. – У католиков в Средние века схоластика была в почете. Да и сейчас схоластические размышления встречаются. Римские папы этим сильно грешат.

– Вы разве не от католиков отпочковались... – усмехнулся Гаджи-Магомед.

– А историю христианства ты вообще не знаешь, – рассердился отец Николай. – Православие было изначально, и католики отделились от него.

– Какая разница, корни-то у вас одни.

– Корни одни, – согласился отец Иннокентий. – Только схоластика со времен Древней Греции была в забвении и стала снова развиваться в католической церкви уже после раскола западной и восточной церквей. Действительно, были общие корни, от которых, кстати, схоластика и произошла. Была патристика, на которую православие и сейчас опирается, была и патрология. Да будет тебе известно, имам, учение, название которого происходит от слова «патер», означает отец по-латински. Патрология – учение Святых Отцов церкви, начиная с апостолов и их учеников, и учеников их учеников. Именно на это учение опирается православие. Или ты невнимательно читал свой журнал, или твои богословы не понимают разницы...

Договорить протоиерею не дали. В коридоре послышались громкие шаги бегущего человека, на которые даже имам обернулся. Дверь распахнулась, и в нее заглянул узкоплечий человечек с автоматом в руках.

– Имам, там... – человечек показывал на потолок.

– Что там? – не понял Гаджи-Магомед.

– Летает...

– Вертолет? – обеспокоенно спросил Гаджи-Магомед.

– Сначала северное сияние было...

– Что?! – не понял имам. – Северное сияние? На Кавказе северное сияние?!

– Да, имам. Мы вместе с Даудом смотрели. Сначала северное сияние, а потом оно прилетело. Над нами сейчас.